Другая миссис

Может, Уилл и прав. Может, со временем мы найдем здесь счастье.

Я пробираюсь к листам. Окно приоткрыто на дюйм, внутрь врывается свежий декабрьский воздух, отчего они шевелятся. Опускаюсь на колени, чтобы поднять рисунки, ожидая увидеть анимешные глаза Асы и Кена — персонажей незаконченного комикса; колюче-резкие линии волос, грустные, непропорционально большие глаза…

В нескольких дюймах валяется карандаш, сломанный надвое. Его кончик затупился. Совсем не похоже на Отто: он всегда ухаживает за своими карандашами. Тянусь и за карандашом тоже. Затем встаю и, наконец, разглядываю рисунок. И ахаю, машинально прикрыв ладонью рот.

На бумажном листе вовсе не Аса с Кеном. А полные злобы незавершенные наброски — какое-то нагромождение линий. Что-то похожее на тело. Овал на краю листа — надо полагать, голова, а длинные, напоминающие конечности линии — руки и ноги. Вверху изображены звезды и полумесяц. То есть ночь.

На рисунке есть еще одна фигура. Судя по выходящим из круглой головы линиям — длинным растрепанным волосам, — это женщина. В руке у нее что-то острое, оттуда капает какая-то жидкость. Думаю, кровь, хотя рисунок черно-белый и красного на нем нет. Глаза женщины безумны. А рядом плачет обезглавленная голова — большие закрашенные капли слез проделали дырки в бумаге.

У меня перехватывает дыхание. Грудь пронизывает боль. Руки и ноги ненадолго цепенеют.

На всех трех листах один и тот же рисунок. Насколько я вижу, никаких отличий.

Поначалу я решила, что автор рисунков — Отто, потому что в нашей семье художник только он. Но это слишком грубо и слишком примитивно для него. Отто рисует гораздо лучше.

Тейт… Тейт — счастливый, послушный мальчик. Он бы не поднялся на чердак, наплевав на запрет. Кроме того, Тейт не станет рисовать такие жестокие убийственные образы. Он и представить такое не может, не говоря уже о том, чтобы нарисовать. Тейт не знает, что такое убийство. Не знает, что люди умирают.

Мои мысли снова возвращаются к Отто.

Это его рисунки.

Или же… тут я делаю глубокий вдох и опять задерживаю дыхание… Имоджен? Ведь Имоджен — девушка озлобленная. Она знает, что такое смерть. Знает, что люди умирают. Видела смерть своими глазами. Но зачем ей брать карандаши и бумагу Отто?

Закрываю окно и поворачиваюсь к нему спиной. На противоположной стене на полке стоит старый кукольный домик. Он сразу бросается в глаза. Я обнаружила его в день приезда и подумала, что он мог принадлежать Имоджен в детстве. Очаровательный зеленый коттедж с четырьмя комнатами, просторной мансардой и узкой лесенкой в центре. Детали очень хорошо проработаны. Миниатюрные окна и занавески, крошечные лампы и люстры, кровати, стол в гостиной, даже зеленая собачья будка под цвет дома в комплекте с мини-собакой. В тот первый день я вытерла пыль в домике из уважения к Элис и уложила игрушечных человечков в кроватки. Пусть спят, пока не появятся внуки, которые будут с этим играть. Тейту такое неинтересно.

Подхожу к домику, уверенная, что найду семью человечков крепко спящими там, где я их положила. Но теперь все иначе. Потому что кто-то, побывавший на чердаке, не только сделал рисунки, распахнул окна и перевернул все вверх дном. Внутри кукольного домика стало по-другому. Маленькая девочка больше не спит: теперь она не лежит на кровати с балдахином в спальне на втором этаже, а стоит на полу. Отца семейства больше нет в постели — он исчез. Я оглядываюсь, но нигде его не нахожу. Только мать по-прежнему крепко спит в кроватке на первом этаже. Рядом на полу лежит миниатюрный ножик размером с подушечку большого пальца.

Рядом с домиком стоит коробка, битком набитая всякими мелочами. Крышка закрыта, но защелка отодвинута. Открываю коробку и роюсь в поисках человечка-отца, но так и не нахожу. Бросаю поиски.

Дергаю за веревочку выключателя — чердак погружается во тьму.

Когда я спускаюсь по ступенькам с неприятным ощущением внизу живота, меня осеняет: в доме стало тихо. Имоджен выключила свою мерзкую музыку. Дойдя до второго этажа, я вижу, как она стоит в двери, освещенная бьющим из спальни светом. Смотрит недовольно. Она не задает вопросов, но я догадываюсь по выражению ее лица: девушка хочет знать, что я делала на чердаке.

— Там горел свет, — объясняю я. И, немного подождав, спрашиваю: — Это ты? Ты побывала наверху?

Имоджен фыркает.

— Только идиотка может подумать, что я когда-нибудь туда вернусь.

Я обдумываю ее слова. Не исключено, что она врет. Имоджен производит впечатление искусной лгуньи.

Она прислоняется к дверному косяку и скрещивает руки на груди.

— Ты в курсе, Сэйди, как выглядят покойники? — Имоджен кажется самодовольной. Тут я осознаю, что она никогда раньше не называла меня по имени.

Еще как в курсе. Мне довелось видеть немало летальных исходов. Однако я молчу, потому что не знаю, что ответить.