Другая миссис

Вытирает слюну, выпрямляется и вызывающе смотрит на меня. Теперь она больше походит на привычную Имоджен, а не на сломленную.

— Нет, — хладнокровно продолжает она. — Мама не хотела, чтобы я помогла ей жить. Она хотела, чтобы я помогла ей умереть.

У меня перехватывает дыхание. Вспоминаю о табурете, который стоял слишком далеко от ног Элис.

— Имоджен, что ты наделала?!

— Ты и понятия не имеешь, — ее тон становится ледяным. — Понятия не имеешь, каково это — слушать, как она рыдает по ночам. Ей было так больно, что она не могла удержаться от криков. Она радовалась, когда приходил новый врач, когда назначали новое лекарство, но каждый раз ее надежды рушились, черт побери! Все было безнадежно. Ей не становилось лучше — и никогда не стало бы. Никто не должен жить в такой жути!

Имоджен со слезами на глазах начинает рассказывать о том дне с самого начала. С утра все было как обычно. Она проснулась и отправилась в школу. Обычно, когда она возвращалась домой, Элис ждала ее у двери, но в тот день матери там не оказалось. Имоджен позвала ее — без ответа. Тогда девушка обошла весь дом, и тут ее внимание привлек свет на чердаке. Там она обнаружила мать на табурете с петлей на шее. Элис простояла так уже несколько часов. Ее колени дрожали от страха и изнеможения — мать тщетно пыталась спрыгнуть с табурета. Она оставила на полу записку, которую Имоджен выучила наизусть.

«Ты не хуже меня знаешь, как тяжело мне пойти на такое. Дело не в тебе, ты не сделала ничего плохого. Это не значит, что я не люблю тебя. Но я не могу и дальше жить двойной жизнью».

Значит, это не любовное послание, а предсмертная записка Элис, которую Имоджен в тот день подняла и сунула в карман своей толстовки. Вначале она попыталась уговорить мать слезть с табурета. Убедить ее жить дальше. Но Элис уже приняла решение — просто не могла сделать последний шаг. «Помоги мне, Имоджен», — умоляла она.

Имоджен смотрит прямо на меня.

— Я выдернула этот гребаный табурет у нее из-под ног. Это было тяжело, но я закрыла глаза и дернула изо всей силы. А потом убежала так быстро, как никогда в жизни не бегала. У себя в комнате накрылась гребаной подушкой и орала во все горло, чтобы не слышать, как она умирает.

У меня перехватывает дыхание. Все оказалось не суицидом, но и не преступлением, как я подозревала. Элис помогли умереть. Так некоторые врачи подсыпают смертельную дозу снотворного безнадежному больному, чтобы позволить ему умереть по собственному желанию.

Мне такое и в голову не приходило. Моя задача — помочь пациентам выжить, а не умереть.

Я смотрю на Имоджен с открытым ртом. Что это за человек, который пошел на такое? Что это за человек, который смог ухватиться за табурет и выдернуть из-под ног матери, прекрасно зная, к чему это приведет?

Не каждый осмелится действовать импульсивно, стараясь не думать о последствиях. Имоджен могла бы не выдергивать табурет, а позвать на помощь или перерезать петлю на шее Элис.

Девушка передо мной рыдает, содрогаясь в конвульсиях. Не представляю, через что ей пришлось пройти и что она видела. Ни одна шестнадцатилетняя не должна оказываться в такой ситуации.

«Тебе должно быть стыдно, Элис, — думаю я. — И тебе, Имоджен, тоже».

— Понимаю, у тебя не было другого выхода.

Это ложь. Я говорю это только в утешение, потому что Имоджен, скорее всего, в нем нуждается. Нерешительно тянусь к ней. Всего на секунду она позволяет дотронуться до себя. Но когда я осторожно обнимаю ее, перепуганную и готовую отстраниться, мне приходит в голову, что я обнимаю убийцу — пусть с ее точки зрения такой поступок оправдан. Но сейчас она раскаивается и скорбит. Впервые Имоджен проявляет какую-то эмоцию, кроме злобы. Раньше я никогда не видела ее такой.

Но вот она резко выпрямляется, будто услышав мои мысли, и вытирает слезы рукавом. Взгляд пустой, выражение лица бесстрастно.

Внезапно Имоджен толкает меня в плечо, совершенно не церемонясь — грубо, враждебно. То место, где кончики ее пальцев впились в нежную кожу — между ключицей и ребрами — болит. Я отступаю на шаг и спотыкаюсь о камень.

— Убери от меня руки, черт побери! Или я сделаю с тобой то же, что сделала с ней!

Камень оказался таким большим, что я потеряла равновесие и рухнула на мокрую заснеженную землю.

У меня перехватывает дыхание. Я смотрю на Имоджен снизу вверх. Она молча возвышается надо мной. Говорить нам не о чем.

Она подбирает с земли сук и резко выбрасывает вперед руку, словно собираясь ударить. Я вздрагиваю и инстинктивно прикрываю голову ладонями.

Но удара нет. Вместо этого Имоджен кричит так громко, что, кажется, подо мной содрогается земля:

— Убирайся!

Поднимаюсь и поспешно ухожу, хотя и боюсь поворачиваться к ней спиной. Слышу, как она кричит мне вслед «тварь!» — как будто одной угрозы убийством недостаточно.

Сэйди