Другая музыка нужна

…Машина подлетала к воротам. Инспектор над клозетами (это был его официальный чин, неофициальный звучал куда хуже) стоял с железным крюком в руке, спрятавшись за проходную будку, дабы не испортить пейзажа. Он выглядывал в щелку между кирпичной стеной ограды и массивными железными воротами. Иногда, «если безработные начинали бесчинствовать», он, тяжело сопя, выходил с высоко поднятым крюком. И видно было, как при каждом шаге волновался на его огромном животе пропитанный нечистотами синий халат.

Двадцатидвухлетний барон Альфонс, словно выброшенный катапультой, изящно выскакивал из автомобиля и бросал на прощанье несколько напутственных слов шоферу. Он делал это, чтобы успеть окинуть взглядом толпу и чтобы толпа тоже успела подивиться на него.

Затем засыпал шутливыми вопросами и замечаниями поджидавших его на тротуаре директора, вице-директора, начальников отделов, швейцаров, пожарников и вместе со свитой направлялся в глубь заводского двора. Дорогой он то и дело останавливался, спрашивал, отдавал распоряжения. Когда же вынимал сигарету из портсигара, вокруг него мигом вспыхивали огоньки спичечного залпа: человек десять, словно по команде, подносили ему защищенные ладонями горящие спички. Барон Альфонс прикуривал, неизменно выговаривая: «Господа, это расточительство!»

Потом шел дальше. Опять останавливался, точно генерал, проводящий смотр войскам. Офицеры стояли вокруг оцепенелые, пытаясь, однако, выжать из уголков губ двойные порции улыбок. Достаточно было барону Альфонсу поднять мизинец, как из губ усиленно начинали сочиться улыбки. Две дюжины голов поворачивались в ту сторону, куда указывал мизинец, да с таким проникновенным интересом, будто хозяин мизинца открыл неведомое до сих пор небесное тело, а может статься, и седьмую часть света.

Совсем иначе вел себя глава династии боеприпасов — барон Манфред.

Появлялся он на консервном заводе очень редко и непременно превращал свой приезд в неожиданное, знаменательное событие. На улице не задерживался, шофера не удостаивал ни единым словом — вернее, отдавал ему необходимые распоряжения еще в машине. Тяжелым шагом, не поднимая глаз, проходил прямо в кабинет директора, однако искоса, исподлобья успевал оглядеть и заметить все кругом, Если ему бросалось в глаза что-нибудь возмутительное, не подавал виду ни словом, ни движением, пока не заходил в директорский кабинет. Там садился за письменный стол, не принимая от подчиненных ни малейших услуг, — по его мнению, это могло повести лишь к фамильярности. Пальто снимал сам, бросал рядом с собой на стул. Барабанил пальцами по столу. Не улыбался. Оглядывал стоявших вокруг служащих так, будто они пришли за подаянием. Молча выслушивал донесения директора, перепуганных насмерть начальников отделов и цехов и только в самом конце, отпихнув пальцем папку с донесениями, начинал говорить, соблюдая грозные паузы и кидая на оцепеневших людей такие взгляды, что казалось, того гляди, он прогонит их. Замечания свои барон Манфред высказывал коротко и сухо. В мертвой тишине конторы — разве только скрипнут чьи-нибудь башмаки — замечания его щелкали, точно выстрелы на полигоне за консервным заводом: глухо, коротко и непререкаемо.

Барон Альфонс хоть и старался подражать отцу, который не обращал никакого внимания на показную сторону жизни, однако не мог отказать себе в удовольствии насладиться взглядами рабочих, работниц и служащих. В этих взглядах ему чудилось восхищение. Между тем особенно в глазах рабочих, томившихся в ожидании перед воротами, выражалось другое: отчуждение, страх, ненависть и недоумение. Людям было непонятно, как может быть столь могущественным и возмутительно богатым какой-то юнец. (Состояние баронов, надо сказать, еще и преувеличивалось страхом и ненавистью к ним.) Ведь и он носит лишь одни брюки, и у него только одна шляпа на голове, один рот под носом и так далее. Все было непонятно еще и потому, что на юношу смотрели как на часть завода боеприпасов, а он, как ни странно, дышал, ходил, совал сигарету в рот. Лишь немногие из работавших на заводе не слишком целомудренных девушек заглядывались на барона Альфонса. Девушки эти не скрывали недвусмысленного значения своих улыбок, прохаживались перед ним, колыша юбками, в надежде, что он заметит те самые достойные части тела, которые колышут юбку. Барон Альфонс замечал, но изображал полнейшее равнодушие.

2

Как-то вечером, за несколько минут до конца смены, барон Альфонс — может, ради того, чтобы покрасоваться, — спустился в фальцовочный цех, где работали главным образом молодые девушки. Но как раз в тот миг раздался гудок, и даже самые кокетливые из работниц уделили гостю меньше внимания, чем он ожидал. Барон обиделся.

Он бродил по опустевшему цеху. Строго поглядывал на машины и вдруг на дне котлов обнаружил бульон. Он переливался темной массой, так как в цехе почти все лампочки были уже погашены.

— А что вы делаете с ним? — хмуро спросил барон Альфонс у сопровождавшего его директора завода, который в белом халате напоминал скорее профессора медицины.