Другая музыка нужна

Фицеку что-то приходит на память. Он оборачивается, окликает жену. Берта не отвечает. «Глуха, — думает г-н Фицек, но теперь без всякой досады. — Десяток детей родила, вырастила. Стряпает, стирает, гладит, убирает, да и мне еще в мастерской подсобляет. Не удивительно, что оглохла, бедняжка. Я бы на ее месте еще и ослеп!»

10

В дверь вошли двое мужчин в котелках.

— Ференц Фицек? — спросил один.

Фицек побледнел.

— Да, — ответил он, укрывшись по пояс байковым одеялом.

— Одевайтесь. Обыск будем делать. — И один из них сунул мастеру под нос какую-то бумажку.

Фицек смотрел не на бумажку, а на лицо человека в черном котелке, и крикнул жене, занятой стиркой:

— Берта, арестовывать пришли!..

Голос его прозвучал жалобнее крика ребенка, который боится побоев.

Он поднялся с табуретки. Одеяло соскользнуло на пол. Фицек стоял в одной рубахе и в кальсонах, трепетавших у него на теле.

Вышла жена, разрумянившаяся, вспотевшая, мокрыми кривыми пальцами утерла испарину со лба.

— Что? — глухо спросила она. — Что?..

Один из мужчин в котелке затворил дверь, будто весь мир отрезал. Второй загнал Фицека в «комнату», пошел туда вслед за ним и приказал одеваться. А сам распахнул шкаф, заглянул в него, перерыл все белье (несколько детских рубашек упало на пол и осталось там), перебрал висевшую одежду: ее было немного. Со шкафом покончил быстро. Видно было, что он попросту соблюдает формальное предписание. Потом вышел на кухню, пожал плечом, вернулся обратно, остановился перед одевавшимся Фицеком и, расставив ноги, презрительно оглядел его: «Тоже мне, живет беднее нищего».

— Других помещений нет?

— Как же, есть.

— Где?

— На кладбище.

— Вижу, веселое у вас настроение…

Фицек не ответил.

Жена, хотя уже полгода не делала этого, взяла на руки Лизу. Девочка не понимала, что случилось. Она уцепилась матери за шею, подняла глаза на отца, потом на мужчин в черных котелках.

— Не горюйте, — пожалел их вдруг тот сыщик, что притворил дверь мастерской. — Кончится война… через год или через два… и он выйдет на свободу. Дело временное.

— Временное!.. — прогудел г-н Фицек. — Если бы я, прошу прощения, жил столько, сколько гора Геллерт живет, я бы тоже горя не знал; что для нее годок-другой? — заметил Фицек, зашнуровывая башмак и тяжело дыша. Шнурок никак не желал лезть в дырку.

— Гора Геллерт?

— Да, но мне, прошу прощения, сорок четыре года, и с тех пор, как я помню себя, все только «временно» мучаюсь. Чтоб оно треснуло, это звездное небо!

— Видите ли, господин Фицек, — официальным тоном проговорил второй сыщик, тот, что производил обыск. — Правительство не может оставлять мошенников ненаказанными…

— Да, правительство правильно поступает, — сказал Фицек, все еще возясь со шнурком. — Правительство правильно поступает… Да и что ему остается делать? Хорошее правительство, ничего не скажешь! Прекрасное правительство, как не признать! Честное правительство — шапки долой!.. Толковое правительство — честь и слава ему! Патриотическое правительство — обожаю его!.. Славное правительство — я за него горой стою!.. Правительство что надо. Я весь его, и душой и телом… Мудрое правительство…

Продолжать он не мог, потому что добродушный сыщик, умильно слушавший первые похвалы правительству, заподозрил что-то неладное и прикрикнул:

— Да что это вы к правительству привязались?

Но Фицек уже ни к чему не привязывался. Зашнуровав башмак, он встал и видел теперь только жену с Лизой на руках.

Девочка, словно желая спрятаться, прижималась личиком к материнской шее. Жена беззвучно плакала; слезы капали на голову девочки.

Все мысли у Фицека остановились. Так останавливается движение, когда две телеги сталкиваются на перекрестке. И как ни кричат извозчики, как ни хлещут коней, проехать невозможно.

— Отвечайте!

— Я к правительству? — забормотал Фицек. — Ни к кому я не привязываюсь! — и тупо добавил: — Да уж все равно.

— Захватите с собой смену белья, — сказал добродушный сыщик, понимавший, очевидно, с какого рода «мошенником» он имеет дело.

— Да все равно, — послышался снова глухой голос.

— Полотенце!

— Все равно!

— Наденьте пиджак.

— Зачем? Все равно!

— Еду возьмите с собой!

— Да все равно.

— Вы что, спятили? Что значит: все равно?

Фицек глянул на высокого, раскормленного сыщика.

— А вы не знаете? — спросил он глухо и горестно. — Не знаете? — повторил он еще горестнее. — Извольте взять в руки кусок ну, — как бы вам сказать? — кусок… дерьма. Сожмите его в руке. Дерьмо-то вылезет промежду пальцев, и тут, и тут, и тут… Так вот, в каком месте ни облизнете… Все равно!

Добродушный сыщик рассердился. Посмотрел на товарища, который выпятил нижнюю губу, словно хотел сказать: «Получил?.. Надо было тебе затевать беседу с этим голодранцем!»

— Пошли!

И Фицек ушел, даже не попрощавшись с женой. Ему хотелось только одного: как можно скорее миновать улицу Луизы, где его все знали.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ