Другая музыка нужна

Мартон уже подошел было к ним, как вдруг глаза его остановились на Пирошке. Ему приятна была эта девушка, такая милая каждым своим движением, нравились ее прелестное изменчивое лицо и глаза, которые, казалось, и спрашивают и отвечают одновременно. И Мартону непременно захотелось сравнить с чем-то Пирошку. Это было у него тоже новое свойство; и хотел он того или нет, но проявлялось оно с все большей силой. «Гроздь сирени. Сама себя не замечает. Прекрасна без тщеславия. Скажу, ей-богу, скажу ей!» — ободрял он себя и поднял было даже руки для объятия. «Ты прекрасна, как гроздь сирени!» Но, подойдя к ним, бросил только:

— Здорово! — и запнулся. Настроение у него снова испортилось.

— Что с тобой! — спросил Йошка Франк.

— Ничего!

— Из-за отца?

— И из-за отца…

— Пирошкиного тоже забрали.

— Знаю… Твоего тоже… Но это совсем другое дело. Моего обвиняют в мошенничестве, в обмане армии.

— А Пирошкиного — в измене родине. Это что, лучше, по-твоему?

Мартон молчал. Его занимали теперь только изумленные глаза Пирошки и «гроздь сирени».

Глаза Пирошки не впервые останавливались на Мартоне и даже задерживались иногда дольше, чем полагалось. Ей нравился этот юноша, обладавший какой-то непонятной силой, нравились его кудри, напоминавшие подчас необузданные черные молнии. Случалось, что Мартон действовал на нее даже больше, чем ей хотелось бы. В такие минуты она сердилась… Но не на себя, а на Мартона. Боялась, хотя, в сущности, бояться не следовало. Они были друг для друга загоравшимися и тут же гаснущими огоньками. А ведь даже бездумная бабочка перестает кружить вокруг то и дело угасающего огонька.

— Послушай! — сказал Йошка, взяв Мартона за руку, точно брата. — А ты все-таки дурак чуточку.

— Дурак?

— Да. — И Йошка пожал Мартону руку, боясь, как бы он не выдернул ее.

— Почему? — с болью воскликнул Мартон.

— Скажи, сколько заработал твой отец на поставках для армии? — строго спросил Йошка.

Мартон облегченно вздохнул. Он ожидал совсем другого. На это ему проще было ответить.

— Сколько заработал? Да он чуть не надорвался, бедняга, — так скверно платили за солдатские башмаки, Так что ж, поэтому я дурак?

— Не поэтому. И даже не потому, что у тебя ума не хватает, а потому, что ты не там его применяешь, где надо.

Пирошка напряженно слушала.

— А где ж его применять? — буркнул Мартон.

— Где?.. Где?.. Знаешь ли ты, сколько нажили бароны Манфред и Альфонс на военных поставках? Ты бы в обморок упал, если бы услышал. А все-таки не их арестовали.

— Как ты думаешь, Йошка, — оживившись, спросил вдруг Мартон. — Зденко тоже?

— А кто такой Зденко?

— Магазин музыкальных инструментов на проспекте Ракоци.

— Он тоже… Воинских оркестров стало, по крайней мере, в пять раз больше, чем было в мирное время. Ты погляди, когда были изготовлены эти трубы…

— И погляжу! — ответил Мартон и тут же кинулся прочь, радуясь возможности расстаться с Пирошкой и своим давешним чувством. Он пошел крупным шагом, с решительностью человека, который сейчас раскроет тайну тайн.

Подошел к оркестру. Посмотрел на фирменный знак первого попавшегося тромбона: «Армин Зденко, поставщик его величества короля и императора. 1916».

— Ты что тут разглядываешь, сынок? — спросил один из музыкантов.

— Год рождения трубы смотрю! — крикнул Мартон во всеуслышание.

И тут что-то странное произошло с музыкантами. Подняли они свои инструменты, и началось:

— Тысяча девятьсот пятнадцатый… Шестнадцатый… Четырнадцатый…

— Ну и вонючая кобыла эта война! — сказал один из оркестрантов. — Трубы одну за другой рожает, будто у ней… из меди.

Дирижер поднял палочку, взмахнул, и новорожденные подняли такой крик, что все кругом чуть не оглохли.

9

Беспорядочными шеренгами шли они по Шорокшарскому проспекту до самого Оружейного завода. Шли не только по мостовой, как полагается приличным демонстрантам, но и по тротуару. Дурному примеру последовали — влияла, правда, и жара — также музыканты воинского оркестра, шагавшие тоже вразнобой. Такой бестолковой толпой идут обычно люди из церкви после мессы.

Мартон вышагивал по мостовой под руку с Тибором и Йошкой Франком, который вел Пирошку. А Петер Чики шел под руку с Тибором и Жужи Капоши, которая все пуще злилась: ее восковое лицо прочертили жесткие морщины. Фифка Пес отбился от них, шел по тротуару рядом с какой-то девушкой. Мартон толкнул в бок Йошку.

— Погляди! Погляди!..

На руках у Фифки были перчатки, на шее — галстук бабочкой. Девица, судя по одежде, служила в конторе. На голове у нее торчала огромная, как зонт, старомодная шляпа, проткнутая иглой величиной чуть не с казацкую пику. Шляпа мешала Фифке идти рядом с девицей, и он шел, чуть отступя, иногда поворачивая к ней голову, и что-то говорил не очень весело и не очень угрюмо. Так же вела себя и девица. Фифка даже сигарету курил по-чудному: вынимал изо рта левой рукой, описывал широкий полукруг и потом держал, далеко отставив от себя.

Мартон звонко расхохотался.

— Эти, наверное, про калькуляцию толкуют, — сказал он Йошке.

Фифка догадался, что говорят о нем. Оглянулся, но ничего, конечно, не услышал, так как был слишком далеко.