В ту пору в Пеште существовало еще два трамвайных акционерных общества. С одним и тем же билетом нельзя было ездить в вагонах разных акционерных обществ, то есть нельзя было пересаживаться. Мартон давал заявку на деньги так, будто им приходилось ездить и на тех и на других трамваях. На самом деле они пользовались трамваями одной компании. Выходило много дольше, зато они ежедневно экономили по восемьдесят филлеров. Обычно Мартон покупал кукурузу и по-братски делил ее пополам. Оба усердно ели до тех пор, пока в руках оставались уже только кочерыжки, похожие на ручную гранату, которую Мартон с удовольствием швырнул бы. В кого? Что ж, в мире нашлось бы не мало людей разных чинов и званий, в которых он, не дрогнув, кинул бы ручную гранату…
На стене, выложенная из майолики, большая карта Венгрии. Вдоль стен — скамейки. Полно людей: венгерцев, сербов, румын, словаков. И лица, и голоса, и движения у всех почти одинаковые — только одежда разная. В большинстве своем это крестьяне. У кого рука перевязана, у кого нога: всех их покусали собаки. И течет беседа — но вовсе не об укусах. Что там укус! Это пустяки! Это можно перенести.
— У вас тоже прямо с молотилки реквизируют пшеницу?
— Да…
Часам к десяти очередь доходит до русского. Ему делают укол. Он выходит. Мартон спрашивает:
— Туда?
— Если можно, — говорит пленный.
— Можно, — отвечает Мартон. — Когда прийти за вами?
— Если можно, часа в три.
— Можно, — снова отвечает Мартон.
Он держится покровительственно, с самоуверенностью молодого бога.
…Он проводил своего пленного к «тому» дому. На улице они еще чуть постояли, побеседовали. Мартон был в этот день особенно услужливый, очень счастливый и явно торопился. Русский военнопленный, называвший до сих пор Мартона г-ном Фицеком, спросил, как зовут его отца.
— Ференц, Франц, — ответил Мартон.
— Тогда, по-нашему, Мартон Францевич, — сказал русский и добавил: — Это очень красиво… Можно?
— Можно. А вас как зовут, по-вашему?
— Владимир Александрович.
— Ха-ра-шо! — задорно ответил Мартон по-русски.
Они подошли к «тому» дому. Пленный указал на него.
— Забыть и не говорить, — предупредил он Мартона, как предупреждал каждый день. — Можно?
— Можно, — ответил Мартон. — В три часа буду здесь.
Войдя в дом, русский остановился под воротами, подождал немного, потом высунул голову на улицу и огляделся, проверяя: ушел ли Мартон и не следовал ли кто-нибудь за ними.
Мартон скрылся за углом.
Ему и в голову не приходило, что русский друг по давней привычке все еще наблюдает за улицей. Да и откуда было Мартону знать, что этот тихий, серьезный мужчина был уральский революционер, проведший не один год в царских тюрьмах, не раз приговоренный к смерти, бежавший из-под расстрела да и в армию попавший под чужой фамилией…
В первый же день, когда г-н Флакс, испугавшись собачьего укуса, приказал возить пленного в Пастеровский институт, у Мартона родилось вдруг решение: «Пойду к Илонке».
И его охватила дрожь. Он заколебался. Пойти? Нет? Пойти? Два года он уже не видел ее, не встречался c ней. Иногда, правда, она мерещилась ему на улице В такие мгновенья ноги у него словно свинцом наливались.
«К Илонке!» — сверкнула мысль, скользнула, как луч по темным стенам домов. Мартон едва дождался приема в Пастеровском институте. Ему хотелось быстрее отвести пленного по нужному адресу и оставить там.
Но тогда, в первый день, он все-таки заколебался: «Пойти к Илонке? Сейчас? Да и пойти ли вообще?»
Мысли-лучи заскакали туда-сюда, наконец остановились: «К Илонке!»
Мартон побежал на улицу Ракоци. У гостиницы «Палас» замедлил шаг, стараясь успокоить кувыркавшееся сердце. «Не сходи с ума!» — говорил он, обращаясь к своему сердцу, будто оно существовало отдельно от него.
Мысли его не задерживались сейчас ни на чем больше одной секунды. Что будет, когда он позвонит? В прихожую выйдет ее отец, военный инженер, и не впустит в квартиру. А может, та же недобрая служанка, приоткрыв дверь, бросит надменно: «Сказали же вам, чтобы вы оставили барышню в покое!» Одна картина выталкивала другую, потом возвращалась, они сливались вместе, будто несколько проекционных аппаратов были направлены на один экран.
Он дошел до дома Илонки. Поднялся по лестнице на третий этаж. По дороге останавливался передохнуть, хотя обычно взбегал единым духом и только капельки пота на разрумянившемся лице указывали, что он перепрыгивал сразу через три ступеньки.
Галерея. Колодец двора. Страшная глубина. Так и тянет: прыгни! Такого он не чувствовал еще никогда. Испугался. Отошел от перил.
Позвонил — резко, нетерпеливо: открывайте! Он должен был прийти сюда!
Дверь в прихожую отворилась. Мартон решительно вошел. Перед ним стояла незнакомая служанка.
— Кого вам угодно? — тупо и испуганно спросила она молодого человека, который так неожиданно ворвался и тут же устремился в комнаты.
— Илонку! — решительно крикнул Мартон.
— Ее здесь нет. Здесь никого нет. Прошу прощения, я не знаю вашего имени.
— Это я потом скажу, — по-прежнему решительно ответил Мартон и замолк.