Другая музыка нужна

Только теперь он понял, что квартира пуста. Посмотрел на маленькую служанку и голосом, похожим на хруст ломающейся ветки, спросил:

— А где она?

— Его благородие господин Мадьяр уехали вместе с супругой в Перемышль.

— А Илонка?

— Барышня на улице Сенткирай. Она там и живет у господина Мадьяра-адвоката. Но господина адвоката с супругой тоже нет в Пеште.

Юноша молчал. Словно издалека доносился до него голос служанки.

— Они уехали… И барышня теперь одна.

— Одна?

— Вместе с прислугой, с Эржи… Но как вас зовут?

Мартон не ответил. Он лихорадочно думал. Спросить еще что-нибудь? Посмотрел на служанку.

— Вы давно здесь?

— Два месяца.

Юноша кивнул кротко, смиренно. Теперь это был уже не взрослый мужчина и даже не подросток, а просто растерявшийся мальчишка.

— Не извольте сердиться на меня, — совсем по-детски сказал он.

— Но кто вы такой?

— Это я-то? Я, знаете… — И, как всегда, когда нужно было соврать, тут же поглупел. — Я… Это… Так… Значит. Ну, спасибо… Господь с вами.

И Мартон пошел к дверям. Махнул рукой. Улыбнулся, точно прося прощения. Маленькая служанка тоже облегченно улыбнулась.

— Господь с вами! — сказала она юноше. — Но почему вы так торопиться изволите?

Мартон, чтобы не обидеть служанку, низко поклонился.

…И вот он уже на проспекте Ракоци. «Илонка одна!..» — билось в нем непрестанно.

Он зашел в закусочную «Адрия». Кинул монетку в автомат для вина и подставил стакан под краник. Вино полилось жиденькой струйкой. Мартон выпил. Потом бросил еще монетку. Ему показалось, будто теперь в стаканчик вылилось еще меньше. Юноша пошарил в кармане. «Это на трамвай — на обратный путь… Эх, была не была! Пешком пойдем! Господин Лорд подождет нас…» И он кинул монетку. Никелевый краник снова выпустил струйку вина. Хмель забродил у Мартона в голове. Мартон направился на улицу Сенткирай.

«Илонка одна!..»

«Неужто я никогда не буду спокоен, когда речь зайдет о девушке?» — сердито и с грустью спросил себя Мартон по дороге.

И стал вспоминать. Первая любовь: Манци. Тогда ведь он был еще ребенком. А как волновался, как горевал из-за этой любви! Как поджидал Манци на улице еще много лет подряд! Потом Лили… Они вместе выступали в какой-то пьеске на школьном вечере. Пьеса называлась «Распускаются почки…». Мартон улыбнулся: «Неужто и у дерева так бьется сердце, когда распускаются его почки?» А теперь вот уже три года — Илонка, Третья. «Больше и не будет», — сказал семнадцатилетний Мартон, шагая мимо грязных темно-серых стен больницы Рокуш на улицу Сенткирай.

Рядом проезжали телеги, коляски, трамваи. Трамваи лихорадочно звонили. «Вперед! Будь что будет!» Лошади весело стучали подковами: «Гриб-груб! Лето! Жить хорошо, жить прекрасно! Груз небольшой, беда невелика. Гриб-груб!»

Кино «Урания». А на другой стороне — редакция «Пешти напло». Доски с наклеенными газетами. Война, война, война! Король Карл в Будапеште. Всеобщее избирательное право. «Перейти, что ли, на ту сторону и почитать? Что там про короля Карла?.. А-а!.. Какое мне дело! Не пойду!»

Поворот налево: улица Сенткирай. «Тише!» — сказал он себе. «Тише!» — просил он и сердце и ноги, когда взлетел уже на второй этаж по лестнице, казавшейся ему еще тогда прекрасной.

Дверь отворила прежняя милая служанка. Удивленно и восхищенно взглянула она на подросшего мальчика.

— Мартон!.. Господин Мартон…

— Просто Мартон, — протестующе поднял он руку. — Илонка дома?

— Дома. Я доложу ей.

— Нет… Хорошо… И я тоже… с вами…

10

Девушка лежала на диване и читала. Она подняла глаза от книжки.

— Мартон! — и выпустила книгу из рук.

Юноша увидел сперва ноги, они выглядывали из-под юбки, выше колен. Илонка заметила это, отшвырнула книжку, живо поднялась с дивана, одернула юбку и взглянула на Мартона.

Служанка вышла. Они остались вдвоем. В жутком одиночестве.

По лицу Илонки разлилось то самое знакомое Мартону и ни с чем не сравнимое сияние. Его излучали глаза, может быть, и не глаза, а все ее лицо, губы, волосы, словно сияние это струилось откуда-то из глубины ее существа.

Девушка постояла, потом шагнула к застывшему у дверей юноше. Волосы Мартона черно сверкали под хлынувшими в окно лучами солнца. Мартон тоже сделал шаг вперед. Секунда — и они, стоя посреди комнаты, окутанные солнечным сиянием, обнялись. Так продолжалось долго. Казалось, с тех пор, как они живут на свете, они только и ждали возможности слиться друг с другом, никогда больше не отрываться, оставаться вместе до скончания века.

Вдруг Илонка отстранилась. Мартон, точно в танце, потянулся за ней. Потом отстал на четверть шага, и танец кончился.

Держа в объятиях девушку, Мартон повел ее к кушетке. Они чинно сели рядышком и смотрели друг на друга.

Мартон заговорил. Он говорил, говорил, говорил, словно только за этим и пришел сюда. Рассказывал о днях, неделях, месяцах, годах, что они не виделись. Он думал, что Илонка слушает его потрясенная, — ведь взгляд ее был прикован к его губам. Но Мартон ошибался. Илонка слышала только жаркий голос и видела разгоряченное лицо.

— Мартон, поцелуйте меня!..