Другая музыка нужна

— Когда я вместе со взводом прибыл в Перечень, господин капитан Антал Вердени спросил: «Умеете вы подвешивать людей?» — «Умею!» — говорю. И взялся за дело. Десятками висели у нас люди на деревьях, да зимой, в стужу, но сперва каждому из них мы всыпали по двадцать пять ударов нагайкой. А на ночь прятали в тюрьму. Когда они есть просили, им швыряли цепи: жрите, мол, начальство так велело.

— Довольно! Я не спрашивал вас об этом. До сих пор вы были честным венгерцем. Вас осудили? Сидели?

— Так точно, сидел. Пять месяцев припаяли мне за то, что подвешивал да нагайкой хлестал. А вот директора фабрики, губернатора Габора Стараи, не посадили, вице-губернатора Ене Леринци тоже не посадили, главного нотариуса Белу Баенци тоже не посадили, а ведь они давали приказ. Господина капитана Антала Вердени тоже оправдали: мол, не присутствовал, когда подвешивали.

— Что с вами стряслось, Иштван Тот?

— Я трижды был ранен на фронте. Набрался ума…

— Вот как! — воскликнул председатель. — В каком полку вы служите?

— В Первом Венгерском королевском пехотном полку.

— Можете идти. Все в порядке…

— Ничего не в порядке! — крикнул взводный, окинув взглядом арестантов, точно прося у них прощения. А на прощанье еще и сказал им по-украински: — Не горюйте, братцы!..

Эти слова ему довелось услышать в ту пору, когда он еще не набрался ума.

6

После пятиминутного перерыва судебное заседание продолжалось.

На скамье подсудимых поднялся мужчина могучего телосложения. Голос его звучал так, будто верховой ветер прошел над карпатскими соснами. Подсудимый отказался от переводчика, заговорил по-венгерски.

— Изайский венгерский священник-униат, русин по происхождению, еще в 1912 году пригрозил, что всем нам свернет шеи, ежели не будем ходить в его церковь и не он будет нас венчать и хоронить. «Вот посмотрите, негодяи, вас еще жандармы погонят ко мне!..»

В январе 1913 года к нам поставили взвод солдат. Их прислали на помощь жандармам. Приехал следователь из Мармарошсигета и собрал всех схизматиков.

Жандармы заходили в каждый православный дом и избивали нагайками всех подряд: мужиков, баб, стариков и детей. Люди попрятались в леса. Стояла зима. Многие себе руки-ноги поотморозили. И только несколько дней спустя вернулись домой. «Православные собаки, идите в униатскую церковь!» На русинов снова набросились жандармы и солдаты и, связав, поволокли к следователю. Допрашивали коротко…

— И вам не мешало бы говорить покороче! — прикрикнул председатель.

— Я имею право говорить! — произнес русин с такой силой, что председатель суда ошеломленно оглянулся.

Ему еще в перерыве сообщили, что в зал прибыли журналисты. Это сулило неприятности. Кто знает, что они напишут! Всегда может найтись какая-нибудь непатриотичная газета.

— Допрашивали коротко! «Православный?» — «Православный!..» — «Долго собираешься быть православным?» — «Вечно!» — «А ну, исповедуй его и причасти». Тогда жандармы накинулись на нас и били до тех пор, пока мы не потеряли сознание. Затем Мармарошсигет. Тюрьма. «До чего славные люди эти жандармы!» — сказал униатский священник. Мы обратились к врачу — пусть составит судебно-медицинскую экспертизу. «Никакой экспертизы составлять не буду. Жандармы хотели только одного, чтобы вы пришли в лоно единственно спасительной церкви».

Председатель пересилил свое раздражение:

— Вы русин по национальности?

— Да.

— И хотите им остаться?

— Да!

— Довольно. Садитесь.

— Я имею право говорить и требую, чтобы вы выслушали меня.

— Вы учитель?

— Да.

— На русинском языке преподаете?

— Да.

— В церковноприходской школе?

— В Венгрии не позволяют преподавать на русинском языке в государственных школах! Продолжаю! — сказал он непререкаемым тоном.

Голос его прозвучал так гулко, что председатель суда оглянулся на своих товарищей: «Скажите же что-нибудь и вы!» Но пока они переглядывались, кашляли, прочищали глотки, по всему залу разносился голос, полный гордости и боли:

— На шесть русинских деревень приходится всего лишь двести хольдов земли. Вокруг этих деревень — земли графа Шенборна: двести сорок тысяч хольдов тянутся до самых Бескид. Земли эти принадлежали некогда Ференцу Ракоци. Это было еще в ту пору, когда венгерцы и русины вместе воевали под стягом свободы. По приказу австрийского императора имения Ракоци были конфискованы, часть их отдана австрийским графам, а другая часть венгерцам — изменникам родины.

— Замолчать!

— Не замолчу!.. Заповедник графа Шенборна подступает к самым усадьбам несчастных русинов. И если курице или поросенку случится забрести ненароком на барскую землю или какому-нибудь мальчишке сломать ветку, что перегнулась к ним в сад, приходят лесничий, жандарм, исправник, и начинается порка. Но ежели дикий кабан графа уничтожит жалкий посев русина, тщетно будет бедняга жаловаться.

— Довольно!.. — крикнул председатель, бросив взгляд на прокурора, словно просил его помочь освободиться от колдовства этого могучего голоса. Он чувствовал себя, точно рыба, попавшая в сеть, — целый водопад льется сквозь сеть, а она, бедняжка, никак выскользнуть не может.