Другая музыка нужна

— Вы невежественный, необразованный человек. Вы даже о взглядах своей партии не имеете понятия. Только языком умеете болтать. Бунтовать умеете. Подстрекать… Послушайте, что говорят действительно понимающие люди: «На территории одной нации у работодателей и у рабочих общие интересы. Если бы разорили нашу промышленность и внешнюю торговлю, от этого рабочие пострадали бы больше, чем работодатели. Мы прежде всего немцы, а социалисты потом. Если кто-нибудь называет подобные устремления немецких рабочих империалистическими, мы готовы считать себя представителями подобного империализма». Вот что говорят лидеры немецкой социал-демократии.

— Пусть себе говорят.

— А вы что говорите?

— Как раз обратное. Я говорю…

— А мне неинтересно, что вы говорите. Одной ногой уже в могиле, а все еще подбивает людей на бунт. Даже здесь. Но мы уж позаботимся о том, чтобы вы почаще вспоминали про того честного Франка, да только на фронте, коли вам здесь, в Пеште, пришлось не по душе. Садитесь! Тамаш Пюнкешти!

Пюнкешти встал. Начался допрос. Но когда председатель сказал:

— Вы льете воду на мельницу врага. Вы никудышный венгерец!

Пишта встал и крикнул:

— Дядя Пюнкешти хороший человек! Получше вас!

— Кто этот сопляк? Сколько тебе лет?

— Четырнадцать минуло.

— Ваш сын?

— Нет, не мой сын, но я готов усыновить его.

— Убирайся вон! Что это, цирк для тебя!

— Уж лучше бы цирк был, — произнес Пишта с искренним убеждением и, поднявшись с места, медленно и даже величественно направился к выходу. А у дверей обернулся. — В цирке гораздо лучше, чем здесь… Не бойтесь, дядя Пюнкешти!..

Закончить ему не удалось: служитель вышвырнул его за дверь.

8

Фицеку, как и пообещал следователь, вынесли сравнительно мягкий приговор: три года тюрьмы условно. Но сразу же после суда его призвали в солдаты. В армию надо было идти через четыре недели.

…Совсем стемнело. Мартон с матерью собрались было уже идти домой, когда в коридоре появилась группа арестантов, сопровождаемая двумя конвоирами. Среди арестантов были Фицек и Венцель Балаж.

— Подождите у ворот, — сказал Фицек. — Меня отпустят.

…Домой шли все вместе.

— Радоваться надо, Берта, — сказал Фицек на улице. — За те же деньги меня могли бы и повесить.

— Но ведь…

— Молчи! Если бы ты была на суде…

— Знаю…

И жена рассказала о процессе Франка — Пюнкешти, о русинах, которых передали военному трибуналу.

— Вот видишь!.. Теперь понятно, чему я радуюсь?..

Он задумался.

— Знаешь, Берта, в Венгрии ведь не только русины, но и сапожники тоже национальное меньшинство.

— В армию пойдешь, Фери!..

— А что поделаешь? Ведь и гвоздь, когда его стукнут по голове, сразу влезает в подметку…

— Что же будет с нами, с тобой?

— Что-нибудь да придумаю… Армия все-таки не тюрьма. Мне уже сорок пять лет… Врач сказал, что на фронт не погонят. Ты пособие получишь. Небольшое, но все же… Главное дело, что не повесили… На воле все-таки… Дверь не заперта. Надзирателя нет за спиной. Следователь на допрос не вызывает… Бояться не надо, что ляпнешь чего-нибудь — и беда… Хочу — налево, хочу — направо пойду. Хочу — встану… Как пойдем домой: по проспекту императора Вильгельма или по проспекту Терез? Можешь выбирать, Берта. Вольному — воля… Не знаете вы, что такое воля! Как хорошо на улице!.. — И Фицек глубоко вдохнул прохладный мартовский воздух. — Счастье!..

Счастье его длилось недолго.

Дома Фицек увидел черноглазенького Белу. Мальчик лежал в постели. И нос и рот у него были в крови.

— Что с тобой?

— Па-па… Па-па… — простонал мальчонка и больше ничего не мог сказать. У него, видно, и язык распух.

— Говори!.. — крикнул насмерть перепуганный Фицек.

Когда он пугался или волновался, то поначалу приходил в ярость и всегда обрушивал ее на первое, что ему под руку попадало, будь то человек или предмет.

И восьмилетний мальчик, то и дело прерывая рыданиями свои слова, долго рассказывал, что случилось.

«Хочешь пообедать?» — спросил у него какой-то мужчина на улице. Бела не понял: пообедать? Никто чужой ему еще не предлагал такого. «Еще какой обед получишь! Сытный да вкусный!» — сказал ему дяденька. «Хочу!» — ответил мальчик и повторил: «Сытный да вкусный!» — чтобы убедиться, правильно ли понял его. «И задаром». — «И задаром?..» — «Что ж, все в порядке, только называй меня папой. Понял, папой?.. А ну, попробуем. Говори: «Папа!» — «Папа!» — «Еще раз!» — «Папа!» — «Ты смышленый мальчик!»