Читаем Другая музыка нужна полностью

— Так ведь не за то, что он слезы проливал вместе с императором, как папаша этого стрелка-любителя… Нам нет дела до Либкнехта. Мы льем слезы вместе с императором. Шниттер уже написал об этом. Можешь завтра прочесть в «Непсаве»… Либкнехт! Ну, при чем тут Либкнехт?.. Ничего ты не смыслишь в рабочем движении!

— А ведь как стараюсь! — ответила Шаролта, накладывая в тарелку мужа мясо с гарниром.

Наступила тишина. Только хрящики свиной грудинки защищались изо всех сил, хрустя в зубах у Доминича.

— Да, некрасиво все-таки стрелять в премьер-министра, — сказала Шаролта.

— Конечно, некрасиво, — раздраженно подтвердил Доминич.

— К тому ж во время обеда.

Доминич бросил вилку.

— Перестань, пожалуйста! Ты что думаешь, человеку легче, если его после обеда застрелят?

— Пишта, я не так сказала. Ты всегда неверно толкуешь мои слова.

— Я неверно толкую? Так вот имей в виду: я не желаю больше ни о чем толковать, кроме депутатства в парламенте. Ни толкать не желаю, ни подталкивать! Ежели кому стрелять охота, пусть идет на фронт или в тир городского парка. А я хочу жить спокойно. Меня пусть ни снизу, ни сверху не тревожат.


3

«Святая троица»: Шниттер — Селеши — Доминич — и круг близко стоящих к ним святых с самого начала войны не испытывали столько волнений, как в эти дни.

— Опять беда! — сказал Игнац Селеши жене. — Король заболел. Кашляет.

— Ты бы лучше за собой смотрел. А то сам кашляешь по ночам, как запаленная кляча. Сто раз уже обещал бросить курить.

— Трудно, — пробурчал Селеши и подумал: дернула же его нелегкая заговорить о кашле!

Он вынул портсигар. Как только речь заходила о том, что надо бросать курить, его тут же неумолимо тянуло к сигарете.

— Про кашель я сказал только потому, что король, того гляди, помрет.

— Жаль было бы. Все-таки привыкли к нему, — промолвила Амалия.

— Это верно. Я даже представить себе не могу Венгрию без Франца-Иосифа. Но ничего не поделаешь! Власти уже предупредили дворников, чтобы приготовили черные флаги, выбили из них пыль.

— Он так болен?

— Стар больно, — сказал Селеши, уставившись перед собой. В его выпученных глазах была искренняя грусть.

…Неделю спустя почтальон передал руководящим деятелям социал-демократической партии пригласительные билеты в траурной рамке. Внизу на билете стояло:

«Просьба явиться в черном, во всяком случае, в одежде темных цветов».

Речь держал Геза Шниттер.

— Товарищи! Кончил земное существование старейший властелин Европы. Вчера мы хоронили его. По всей стране и даже далеко за ее пределами прокатился скорбный плач. Да, смерть пожинает на фронтах множество людей, однако общество не осталось все-таки бесчувственным к великому трауру, оно скорбит о смерти Франца-Иосифа. И на самом деле, кто может стоять без благоговения у гроба старика, лично претерпевшего столько страданий в жизни!.. Он был усердным тружеником до самой глубокой старости. Он был самым прилежным чиновником Венгрии… Когда он взошел на престол, еще только-только стали ходить первые поезда, а теперь уже аэропланы летают… Франц-Иосиф хотел мира. Он до последней минуты не желал подписывать объявление войны… Он не был врагом современного прогресса. Уже в 1875 году он сказал: «Я признаю пользу рабочих объединений, если они не упускают главную цель: улучшение положения рабочих. Если они не сходят с этого пути, что, в сущности, зависит от лидеров».

Он был королем, и все же он был нашим братом. Когда его хоронили, королевский церемониймейстер постучался в запертую дверь склепа францисканцев. За дверью стоял монах-францисканец. Он спросил: «Кто там?» Церемониймейстер ответил: «Его величество Франц-Иосиф!» — «Ignosco!» — «Не знаю такого!» — послышался ответ. Церемониймейстер постучался вторично и на вопрос: «Кто там?» — ответил: «Его величество Франц-Иосиф Первый, император Австрии, король Венгрии». «Ignosco». Церемониймейстер постучался в третий раз. «Кто там?» — спросил его монах. «Бедный грешный брат Франц-Иосиф просит впустить его». И только тогда открылась дверь склепа. Потому говорим и мы: «Он был королем, но теперь он наш брат».

Несколько мгновений стояла благоговейная тишина. Руководители партии молчали, растроганные.

— Уважаемые товарищи, — уже веселей продолжал Шниттер. — В манифесте нового короля мы прочли милые сердцу, ободряющие слова: «Я хочу сделать все, — сказал новый король, — чтобы кончились ужасы войны».

Король хочет обеспечить рабочим плоды их честных трудов.

Этого желает и социал-демократическая партия… Король может сделать многое, ведь, как сказал Лассаль, он тоже частица власти. Мы, социал-демократы, обычно трезво расцениваем положение властей и поэтому очень радуемся, что такой фактор власти, как король, считает необходимым поддержать наши устремления. При смене королей чрезвычайно важно, каким человеком окажется новый властитель, каково его мировоззрение, способен ли он к восприятию новых идей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза