Другая музыка нужна

Шандору Вайде и во сне не снилось, что, пока он сидел в тюрьме, воображение Амалии Селеши превратит его в героя, в идеал мужчины, в великомученика. «Бедный Вайда, никак не выходит он у меня из головы! Так жаль его», — не раз твердила она мужу.

Игнац Селеши решил надуть своего компаньона с помощью всяческих каверз, которым обучился частично у него же. Селеши рассчитывал, что, когда Вайда выйдет из тюрьмы (если он выйдет вообще и его не повесят), уже нельзя будет проверить фальшивые расчеты, и компаньону придется согласиться на эти изрядно обрезанные суммы.

Но, к немалому удивлению пучеглазого мужа, жена встретила его проект с превеликим раздражением. Бесконечно длинной колючей проволокой лезли из нее монотонные слова. Взволнованная женщина старалась скрыть внезапно родившуюся страсть за внешним бесстрастием голоса:

— И думать не смей! Разве можно обманывать своего же компаньона? Честность прежде всего! Вычти пятьдесят процентов из прибыли, положенной Вайде, тут не будет обмана, — ведь все это время Вайда не работает. И ты вправе вычесть пятьдесят процентов, — оправдание готово… Ну и совесть моя будет чиста…

— Пятьдесят процентов? А мне больше и не нужно! По если сказать об этом Вайде, он начнет спорить, требовать, бросится на меня с кулаками. Ты же знаешь, какой он настырный. Вот я и хотел…

Жена закрыла глаза. Бесцветное лицо ее покрылось алыми пятнами.

— Так нечего было мне об этом рассказывать, надо делать и молчать.

— Можно и так, — сонно ответил Селеши. Он уже изрядно поужинал, и набитое брюхо потянуло голову ко сну.

Отяжелевший супруг разделся и несколько минут спустя (кровать чуть не задохнулась под ним) храпел, точно паровоз на товарной станции, когда он уже не в силах тащить вагоны.

…Амалия думала о Вайде: страдает, бедный… Почему страдает, ее не смущало. В ней только теперь взрывались те бомбы замедленного действия (комплименты, взгляды, намеки), которые Вайда заложил еще в ту пору, когда они проектировали учреждение кафе и Вайде надо было «подмазать и уговорить супругу».

Амалия была умилена, что защитила Вайду. И этой ночью рядом с Селеши, который разбух от чревоугодия и с трудом переворачивался в кровати, она, ошеломленная, почувствовала, что ей не только видеть хочется Вайду. Перед глазами возник быстрый, неуемный компаньон, и Амалия слышала вновь: «Сударыня, есть вещи, которые я даже от себя держу в тайне. Настоящий джентльмен конфиденциален. На меня вы можете положиться во всем».

Осведомленность Вайды в дамских делах, начиная от порядочных женщин и кончая проститутками, теперь вызывала не протест, а, напротив, волнение и любопытство у этой до костей исхудавшей и сгоревшей в собственном пламени женщины. Сейчас она не могла заснуть от зревшей в ней страсти.

Амалия зажгла на тумбочке лампу, взяла книжку и начала читать, то и дело устремляя неподвижный горящий взор на грузного мужа, на его то вздувающиеся, то опадающие расслабленные губы.

Потом опять смотрела в книжку. Казалось, строчки освещались не только лампочкой, но и алыми пятнами, горевшими на ее бесцветном лице.

Г-жа Селеши впервые влюбилась, впервые узнала страсть.

Утром она неожиданно сказала:

— В воскресенье надо понести передачу.

— Кому?

— Вайде.

— М-м… — проронили сдобные губы Селеши.

— Никаких «м-м»!..

— Ладно. Но я это вычту…

— Только и умеешь, что вычитать.

— М-м…

…Когда Вайда получил передачу с приложенной к ней записочкой: «Вас часто вспоминает Амалия», — он даже заржал от удовольствия. Здесь, на тюремной койке, он не без удовольствия представил себе то, что в другое время вызвало бы у него отвращение.

Все чаще предавалась мечтам и г-жа Селеши. Вайда ее мечтаний вовсе не походил на настоящего Вайду: он был и выше, и стройней, и мужественней, и даже моложе; голос у него был не хриплый, а глубокий и чистый, этот голос так и звенел у нее в ушах: «Я, сударыня, человек конфиденциальный… есть вещи…»

— Шандор! — взвизгнула Амалия, когда Вайда пришел к ним сразу же после выхода из тюрьмы (Селеши дома не было). Покраснев, стояла она перед гостем, точно некрасивая веснушчатая девочка-подросток. — Я очень много думала о вас…

Вайда посмотрел на нее. То, что в тюрьме представлялось возможным, теперь казалось снова немыслимым. «Ну ладно, — успокаивал он себя. — Впрочем, и это можно будет разок попробовать». Затем подумал: «А как потом избавишься от нее?» И сразу же отогнал от себя эту мысль: «Да что я?..»

— О сударыня, не будь ваш муж моим другом…

— Не такой уж он хороший друг, — тут же предала мужа Амалия, и ее неподвижные глаза загорелись сухим огнем.

— А что он сделал?

— Не спрашивайте! На это я не могу ответить, — тут же опомнилась она, сообразив, что речь может зайти не только о муже, но и о доходах. — Не спрашивайте, принимайте мои слова на веру. Не мучайте меня…

— О сударыня! — И Вайда опустил голову. — Мои убеждения запрещают мне. Хотя поверьте…

— Я не таким представляла вас… Вы, кто… Рушьте все преграды, — рвались слова из потрескавшихся, воспаленных губ Амалии.

Вайда колебался: «Решиться?.. Нет?..»