Читаем Другая музыка нужна полностью

Он еще вчера вечером удрал потихоньку к Пюнкешти. Надо же было сообщить, что он пойдет сегодня наниматься на завод! «Я буду работать там же, где и ты», — сказал он Пирошке. Потом, раскрасневшись от волнения, поведал, что его старший брат Отто тоже работает на консервном заводе. (Об этом он молчал до сих пор. Кое-что Пишта умел скрывать годами.)

— И ты только сейчас говоришь об этом? — удивилась Пирошка. — Почему же ты молчал до сих пор?

— Потому что… — И Пишта запнулся. Глаза его, словно их кто-то дергал сзади за ниточку, запрыгали туда-сюда. — Потому что… — И голос его прервался.

Он уже пожалел, что сказал про брата. В сущности, он и сейчас не стал бы рассказывать о нем. Эту тайну вытолкнуло из него душевное волнение — так обнажается скала после горного обвала.

Пишта ревновал. Боялся, что Пирошка познакомится с Отто. Хватит и того, что Йошка Франк работает на консервном заводе. Против этого он ничего не может сделать. Но Отто… Отто ведь тоже сын г-на Фицека. (Пишта думал, что это имеет значение.) Он и похож на Пишту — вернее, Пишта на него. Но Отто работает контрольным инженером, он на семь лет старше Пишты — словом, он настоящий молодой человек.

Хотя Пишта жил в царстве воображения, однако превосходно разбирался и в вопросах действительности. Как раз столкновение действительности с фантазией и приводило Пишту обычно к внезапному выводу: «Я покончу с собой!»

Но сейчас он так вкусно и так много поел и попил, к тому же и форинт сберег, а главное — это даже выговорить приятно — стал посыльным барона Альфонса, что чувство ревности у него улетучилось. Мальчик шел, полный сладостного волнения. «Сперва к Пирошке, потом к Отто!»

…Уже и электрические лампочки зажглись, а он все еще не мог найти ни Пирошку, ни Отто. Опять стоял на заводском дворе. В полумраке, при свете, проникавшем сквозь частые переплеты мушиных глаз окон, заводские постройки показались ему гораздо более приветливыми, но Пишта почувствовал вдруг усталость. Он обошел уже половину завода — и никого! Только для того, чтобы погреться — на дворе похолодало, — зашел он в фальцовочный цех и примостился в уголочке возле дверей, сжимая в руке плитку шоколада. Пишта пришел в отчаяние, совсем потеряв надежду разыскать в этот день Пирошку. «Жаль, что я не спросил, где она работает», — пробормотал мальчик как раз в тот момент, когда Пирошка была всего в десяти шагах от него.

Мальчик сидел в уголке возле дверей. Подремывая, открывал и закрывал глаза, думал и не думал…

В просторном высоченном цехе стояло в ряд машин восемьдесят. Позади каждой почти до противоположной стены тянулся длинный, всегда залитый бульоном стол. Вокруг него работали девушки: они наливали поварешками бульон в пустые консервные банки, ставили на подносы, один за другим подвигали их к фальцовочным машинам. Перед машинами, спиной к Пиште, сидели фальцовщики на высоких табуретках. Мальчику показалось, что это сидят вагоновожатые и, держа забинтованными пальцами воздушный тормоз, запускают трамвай; и покуда он мчится десять секунд, жестяная крышка, прижатая к крутящейся, обезумевшей банке, вскрикивает и визжит, как колесо трамвая на скверных рельсах. Потом вагон останавливается, пассажир вылезает, заходит другая, налитая доверху, но еще не покрытая крышкой консервная банка. Она тоже ждет своей участи, и горячий бульон, приведенный в трепет дергающейся на холостом ходу трансмиссией, дрожит в ней. Проходит десять секунд, плоская жестяная шляпка припаивается к коробке, и теперь ее можно отодрать только консервным ножом. А так как пассажиры входят не все сразу и машины запускаются не одновременно, то визг слышится непрерывно. Десятки вагоновожатых, сидя на месте, гоняются друг за другом, мчатся наперегонки и сталкивают забинтованными руками одну за другой готовые, запаянные консервные банки. Девушки на деревянных подносах несут их по тридцать штук и укладывают в стоящие у стен железные корзины. Там получают от надсмотрщиц жетоны и бросают их в пустые консервные коробки, специально для этого стоящие на фальцовочных машинах. По этим жетонам подсчитывают в конторе, сколько выработал и сколько заработал фальцовщик и обслуживающая его девушка.

Пишта видел «вагоновожатых», видел девушек и облака пара, которые поднимались над длинными столами, когда вносили медные котлы с кипящим супом. Котлы вносили сильные мужчины и ставили их на длинные столы, а девушки большими суповыми ложками подготавливали к поездке новых пассажиров.

Мальчик сидел, глаза его то и дело закрывались. Он решил, что на сегодня с него хватит. Отдохнет чуточку, потом вернется в канцелярию барона Альфонса и скажет, что уже «все изучил». А завтра продолжит поиски Пирошки. «Коли не нашел Пирошку, так с Отто и вовсе успеется».

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза