Другая музыка нужна

— Сам же я распространял листовки, в которых было написано: «Не бывать миру, пока мы не последуем примеру русского пролетариата…» А теперь я же и сиди смирно и ни черта не делай.

— Флориан, самое большое, что вы можете сейчас, — это ничего не делать! Поняли?

— Понял. Да только это очень трудно.

— Мне тоже, — ответил Пюнкешти.

…И вот Флориан привел все-таки Лайоша Тоота к Пюнкешти.

А Тоот с упрямством кроткого человека настойчиво твердил свое:

— Товарищ Пюнкешти, я ведь не про то говорю, чтоб всю страну перевернуть. Я об этом и не думаю.

«А я думаю!» — сказал про себя Пюнкешти.

— Только одного и хочу: чтобы платили в час не девяносто филлеров, а крону шестьдесят. Поймите же… С голоду подыхаем…

— Понимаю…

— О том, чтоб одежду купить, я уже и думать забыл. Вон в каких отрепьях хожу. Сами поглядите! Но вот уже совсем не дело, чтобы я и моя семья с голоду подохли. Получаем десять крон в день. Ну что на них сделаешь?.. Сами посчитайте… Килограмма мяса на эти деньги не купишь… А ведь и молоко нужно, и хлеб, и сахар, и керосин, и мясо, и дрова… Да еще и за квартиру плати… Откуда ж деньги взять? Я уж и курить бросил, только если случится на улице окурок подобрать… Это я-то, подручный литейщика! Ну, разве не позор!..

Лайош Тоот обеими руками ухватился за токарный станок, словно боясь, что он вместе с Пюнкешти отвернется от него.

— У меня трое детей… Что ж, руки наложить на себя прикажете?.. Знаете вы Ференца Завади?.. Так вот он сказал… — Тоот ближе склонился к Пюнкешти, — что возьмет да и пристукнет директора… А ведь Завади из Ференцвароша, там, сами знаете, народ какой… Ему и взаправду недолго пристукнуть…

— Ерунда!

— Так что же нам делать?

— А что вы делали, когда требовали повысить заработную плату?

— Бастовали.

— Ну и за чем же дело стало?

— Так ведь на фронт погонят. Мы-то считаемся призванными в армию, и бастовать нам запрещено.

— Знаю… Ну и что же?

— Да вот… А я ведь запретными делами еще никогда не занимался! — простодушно признался Лайош Тоот.

— И очень жаль! — взорвался вдруг Флориан.

Пюнкешти понял: сейчас он выпалит: «Пускай Завади пристукнет директора!.. А мы такую стачку устроим, что весь завод полетит вверх тормашками!..»

Но Пюнкешти не дал ему произнести ни слова.

— Флориан, не перебивайте! Продолжайте, товарищ Тоот.

— Знаете, есть у меня сынок. Четыре годика ему. А глазищи с кулак, да черные как уголь!.. И чтоб такой мальчонка голодал?! — горестно заключил Тоот. — Остальные-то ребята у меня постарше, им уже и объяснить можно, а этот… Недавно нашел его на помойке… Рылся там…

— Послушайте, товарищ Тоот, — глухо и хрипло произнес Пюнкешти. — Пока что я не могу вмешиваться в эти дела… Почему? Не спрашивайте. Все равно не отвечу. Но помните: требования ваши законные!

— А вы… ваш цех поддержит литейную?

— Это видно будет, — кротко ответил Пюнкешти и тепло улыбнулся Тооту.

Флориан угрюмо бросил:

— Видно будет!..

3

Литейщики работали. Порхали обычные, но с каждым днем все более терпкие шутки: «Ты что ж, милок, приходишь, будто уходишь!» — «Ладно, снесу брюхо в ломбард, авось там в нафталин положат». — «Виноват во всем Адам: зачем женился!» И сыпалось все больше бранных слов, и все с большей ненавистью выполняли то, что, собственно говоря, любили: работу.

Сегодня все как-то не ладилось в литейной: и с формами, и с глиной, и с графитом.

— Шабаш! — крикнул вдруг Ференц Завади. — За девяносто филлеров я больше не работник! — И он бросил свои волосяные рукавицы на раскаленный котел.

Рукавицы подергались секунду, потом вспыхнули. Завади плюнул на них.

— Да я лучше в бордель ночным горшком наймусь… И словно только этого ожидали, человек сто сгрудилось вокруг Завади. Остальные продолжали работать.

— Какую почасовую плату будем требовать? — спросил Завади, когда шум поутих.

Испуганный Тоот тихо сказал:

— Крону сорок крейцеров.

— А вчера ты еще толковал про крону шестьдесят крейцеров.

— Верно.

— Ну и точка! — сказал Завади. — Со мной пойдешь!

Тоот послушно направился вместе с Завади в дирекцию передать требования литейного цеха.

— Вы — солдаты, — сказал директор. — Вы в распоряжении военного коменданта. И я ничего не могу поделать. А комендант приедет только после обеда.

— Ладно, — сказал Завади. — Но передайте коменданту, что либо крона шестьдесят, либо… — Он хотел уже прибавить что-то решительное, грубое, но ковры и вся обстановка директорского кабинета заставили его удержаться, и Завади сказал только: — Либо ему не видать нас, как своих ушей…

Военный комендант приехал после обеда. Об этом сразу же сообщили в литейную. В цехе никто не работал, и, как и бывает в таких случаях, люди все больше входили в раж. К коменданту направилась целая делегация, а допустили только шестерых, остальных отправили обратно. Но рабочие не ушли, остановились перед зданием дирекции. Ожидали результата переговоров. Окна были открыты, со двора доносился гул.

— Кто эти там, внизу? — строго спросил военный комендант.

— Литейщики.

— Вот как! Ступайте и вы к ним, а я из окна скажу свое мнение.

— Мы тоже скажем свое…

— Как вас зовут?

— Ференц Завади.