Другая музыка нужна

— Прошу прощения, вы прапорщик? — спросил он.

— Поручик.

— Член профсоюза?

— Что? — спросил поручик и от удивления даже опустил газету.

«Вот когда ты выдал себя!» — подумал г-н Фицек.

— «Непсава», — произнес он многозначительно и подмигнул в сторону газеты с таким выражением лица, что офицер даже отодвинулся чуть-чуть.

Этому Фицек придал особый смысл: решил, что подозрения его оправдались. «Вот-вот! Боже ты мой, что же теперь будет?» — простонал он про себя и выдохнул полные легкие воздуха, как будто только от него и хотел он избавиться и вот избавился наконец. Но тут же вдохнул новую порцию. Она еще больнее распирала грудь. Фицек открыл рот. Попытался так дышать, чтобы не слышно было, как он задыхается. Но где же было ноздрям без шума управиться с такой порцией воздуха!

Фицек все еще пилил что-то в башмаке, хотя пилить было уже нечего, оттягивал время, пытаясь обдумать, как отвечать, когда офицер начнет задавать вопросы. Вместе с тем Фицек боялся, что молчание может навести на подозрения и офицер, не дай бог, подумает: «Сдрейфил сапожник», — поэтому быстро-быстро понес всякую околесицу.

— Очень рад, — сказал г-н Фицек, но нельзя было понять, чему он радуется. Офицер нетерпеливо протянул руку за башмаком. — Терпение, терпение, сударь, сейчас будет готово. Очень рад! Прошу вас, сударь, не откажитесь объяснить мне кое-что. Хорошо?

И, не получив еще утвердительного ответа, он быстро пустился во все тяжкие:

— Изволите ль видеть… У меня есть два приятеля. Трепше и Рапс, — Фицек тяжело выдувал воздух, — очень образованные люди. Они и рассказали мне, будто Иштван Тиса[7] заявил, что «венгерское правительство повинно только в чрезмерном миролюбии», а граф Михай Карои[8] будто сказал: «Я желаю, чтобы новый год принес нам мир»; и еще рассказывали, будто кардинал Янош Чернох произнес в своей проповеди: «Мы, католики, всегда стремились к миру», — и попросил бога вступиться за интересы мира. Вон как! А Франц-Иосиф Первый, — чтобы выразить свое почтение, г-н Фицек приподнял свой зад сантиметров на десять от сапожного стульчика, потом сел обратно и продолжал: — Франц-Иосиф сказал, что хочет мира. Поинсаре (фамилию президента Французской республики г-н Фицек произносил по буквам, так, как она писалась) сказал: что в этом году мы сможем уже отпраздновать наступление мира. И Гарами[9] тоже, говорят, сказал, что социал-демократы хотят мира. Кайзер Вильгельм, — г-н Фицек снова поднял зад в знак почтения, но теперь только на пять сантиметров, — говорят, тоже хочет мира. И царь Николай тоже. Он даже какой-то дворец, рассказывают, выстроил для этого в Гааге. Так не скажете ли вы мне, сударь, кому же тогда эта война приспичила?

Поручику, очевидно, понравился Фицек, а «Поинсаре» рассмешил, и он спросил:

— Вы читать-то умеете?

— Плохо. Каждую букву по отдельности прочту, а как хочу их собрать в слова, так не всегда выходит. Они, будто блохи, скачут в разные стороны.

Поручик рассмеялся.

— Любопытные у вас, однако, сравнения.

«Смейся, смейся! Знаю, какую свинью мне хочешь подложить!» Г-н Фицек, втянув голову в плечи, смотрел на поручика, как смотрит приговоренный к казни в уставившееся на него дуло винтовки.

— Ну, а друзья ваши умеют читать? — спросил поручик.

Фицек закивал головой и судорожно глотнул.

— Так вот… словом… — И поручик рассмеялся опять. — Скажите своим друзьям, чтобы поменьше языком болтали, — ведь такие разговоры, землячок, тюрьмой кончаются.

«Тюрьмой! — эхом отозвалось в ушах у Фицека. — Видно, я какую-то чепуху сморозил, и теперь мне шею свернут».

Но поручик улыбнулся так благодушно, что Фицек все же засомневался. «Да нет, этот мне шею не свернет. Ошибся я. В башмаке у него и в самом деле гвоздь торчал. Может, поручик и впрямь поручик и зашел просто потому, что наколол ногу гвоздем».

Г-н Фицек бросил пилить. Вынул напильник из башмака, стал ощупывать пальцем, торчит еще гвоздь или нет.

— Лучше всего, — проговорил он устало и глубоко вздохнул, — если человека и на войну не забирают и в тюрьму не прячут.

— Да это, конечно, не плохо, — согласился поручик.

— …если он шьет себе потихонечку дамские туфли, — пробормотал Фицек, но тут же прикусил язык, чуть не хлопнул себя по губам. — А угодно вам знать, — быстро перешел он от «дамских туфель» к другому, хотя только что твердо решил помолчать, — Рапс еще рассказывал мне, будто военачальникам платят деньги за победы. Китсхенер, — опять по буквам произнес он фамилию лорда Китченера, — английский лорд, получил тридцать тысяч фунтов, когда победил дервишей. А сколько ж они получают, когда им всыпают по первое число? А вот сколько, например, получил Потиорек, когда ему в Шабаце хорошо по шее накостыляли?.. Десять крейцеров! — протянул он ботинок поручику.

— Интересный вы человек, господин мастер, — сказал поручик, взяв башмак.

Он нагнулся, надел башмак, зашнуровал. «Ну и чудила мастер!» — подумал поручик и пошарил в кармане, разыскивая десять крейцеров, чтобы заплатить за починку. В это время он заметил рядом с Фицеком башмак с блестящей подошвой.

— Можно? — спросил он и взял его в руки.