Другая осень

На перемене она оставила блокнот и красивую шариковую ручку на парте, а сама вышла в коридор.

Приходим после перемены в класс, а ручки у неё на парте нет.

Она ещё не вошла, и учительница не вошла тоже, а мы уже заметили, что пропала ручка.

Первым заметил Помещиков. Он хотел что-то отметить в списке инспекторской ручкой.

— Кладите ручку, эй! — крикнул Носов. — Кто ручку взял?

Все оглядывались друг на друга — и никто не признавался.

А мне показалось, что все смотрят на меня. Хоть я и не брал ручку, не трогал даже. Но всегда, когда происходит что-нибудь и ищут потом виноватого, мне кажется, что подозревают меня. И я уже сам чувствую себя виноватым. И веду себя странно. То вдруг засмеюсь без причины, то наоборот, не смотрю в глаза.

Так и сейчас было.

— Вот же ручка! Вот она! — закричали вдруг Чистяков и Четвериков и показали на парту Феофанова.

Феофанов сопел и даже не стал нагибаться, чтобы проверить.

Четвериков сам слазал к нему под парту и достал ручку. Это была та самая восьмицветная инспекторская ручка.

Четвериков положил её на место, и в это время вошла учительница, а за нею и инспектор.

* * *

Класс решил бить Феофанова. После уроков. Феофанов сопел на своей парте впереди меня, как будто ничего не знал. Он не доказывал, не спорил. Он просто молчал.

— Дадим мы тебе сегодня! — показывали ему кулак многие.

— А может, сама она укатилась, эта ручка? — сказал я Помещикову.

— А ты не лезь, — сказал Помещиков. — Мы не трогаем тебя, и ты не путайся.

— Ну, сегодня будет, — говорил Чистяков.

— Тенц-бемц, — поддакивал Четвериков.

На перемене Феофанов сидел, наклонив голову, и ни на кого не глядел.

Я хотел подойти к нему, сказать что-нибудь, но не знал, что.

— Феофан, дай линейку, а? — сказал я.

Феофанов посопел, полез в парту и вытащил линейку. Не сказал мне ни слова.

— Феофан, слышишь, не ты же это, а?

— Ну и что? — сказал Феофан. И снова замолчал.

После уроков я не пошёл вместе со всеми, а задержался в раздевалке. Феофанова окружили и повели в боковой двор. Это было хорошо видно из окна.

Я вдруг вспомнил, что его линейку оставил в парте, и стал подниматься по лестнице на свой этаж.

Навстречу спускались наша учительница и инспектор.

— Ты что, Саша? — спросила учительница. — Что ты забыл?

— Феофанова бьют, — сказал я вдруг сам неожиданно для себя.

— Кого бьют? — насторожилась инспектор.

— Это они играют, Саша? Мальчик, — учительница повернулась к инспектору, — такой у меня в классе мальчик, Феофанов.

— Нет, бьют. Вон в окно видно.

В окно сверху было видно ещё лучше. Тесной группой стояли ребята и несколько девчонок. Через двор от школы к ним подбегали ученики из других классов.

— Подождите! — сказала инспектор и побежала к завучу.

— Что ты наделал! — махнула рукой учительница и побежала вниз.

Я видел, как она бежала через двор. А потом она повела назад Феофанова. А все ребята шли за ней кучей.

* * *

Утром я пришёл в школу и почувствовал, что никто со мной не разговаривает. На меня даже внимания не обратили, когда я вошёл. Все смеялись, бегали по классу, а на меня не глядели.

Я решил выйти в коридор, и в дверях меня толкнули Чистяков с Четвериковым.

— Ты, циркуль, ещё толкается, — сказали они, посмотрев на меня чужими глазами.

Циркулем меня никогда никто не называл. И вообще я не люблю прозвища. Всю перемену я переживал это слово.

После другого урока я остался в классе. Я сидел ни на кого не глядя, и вдруг ко мне упала мокрая тряпка, прямо на парту, чуть в лицо не попала.

— Не кидайся, — сказал Носов, — а то он жаловаться побежит.

— Сразу побежит, — сказали Чистяков и Четвериков.

— Ему что, опозорил честь класса — и рад.

— Я не опозорил, — сказал я.

— Ты лучше затихни, — сказал Помещиков. — Ещё в пионеры приняли. Возьмём и выгоним назад.

— Выгоним, — подтвердил Носов.

И я чуть не заплакал, но мне удалось сдержаться.

— В торжественном обещании нельзя драться, — сказал я и сразу понял, что получилось глупо. Получилось, как в тот раз, когда меня позвали четвёртым.

— Чего? — удивились все. — Ты торжественное обещание не трогай. Глупости тут болтает разные.

— А что вы к Феофанову лезли?

— Это тебя не касается. Правда, Феофан?

Феофанов посопел впереди меня и сказал:

— Правда.

Такого ответа я от него не ожидал. И больше ни с кем в классе я не разговаривал.

И учительница не смотрела на меня сегодня.

А после уроков к нам заглянула старшая пионервожатая.

— Носов, — сказала она, — собери мне совет отряда.

«Ну вот, — подумал я, — будут меня исключать».

Я шёл из школы, и людей на улице было мало, потому что начался дождь. Я шёл под дождём не прячась и думал грустные мысли.

* * *

Около Марининой больницы я оказался случайно. Шёл по улице, и вдруг меня кто-то позвал:

— Саша!

Я стал оглядываться, но никого не заметил. Никто меня не звал, просто послышалось.

Потом посмотрел на дом, а там написано: «Детская больница».

И я решил зайти. Всё равно в этой школе я учусь уже последние дни и Марину больше уж не увижу.

— В каком отделении моя сестра, Коробицына, лежит? — спросил я в справочном окошке.

— В хирургическом.