Другая половина мира, или Утренние беседы с Паулой

О любви ни слова. Паула везет его к себе, и он принимает это как должное.

Дома она молчит, не предлагает ему распаковать вещи: чемодан и парусиновый рюкзак остаются пока в передней. Вид на кладбище Феликса ничуть не смущает, он хвалит квартиру, расспрашивает о церкви и византийском куполе, слушает ее объяснения. А Паула, мечтая поскорее очутиться в его объятиях, ведет его в ванную, дает ему стакан для зубной щетки и полотенце.

За завтраком он сидит напротив нее, пьет сладкий кофе с горячим молоком. Паула сходила за булочками, открыла джем и смотрит, как он ест.

Большим и указательным пальцами Феликс отправляет в рот кусочки булки. За белой полоской зубов мелькает язык, мягкий, розовый.

Слово «человек», рассуждает он, в военном словаре отсутствует. Зато есть «людские ресурсы». Боевые машины.

А что ты знаешь про подводные лодки? — спросила Паула.

Он дожевал и зачастил: «глубинные бомбы», «торпеды», «мины», «торпедные взрыватели» и «многоствольные минометы», словно в угоду Пауле вызубрил наизусть не только Рильке, но и военный словарь.

Она-то ждала, что Феликс будет ласковее.

Сейчас он стоит у окна, у нее за спиной. Паула чувствует тепло его бедра. По улице движется свадебный кортеж. Все как полагается: впереди оркестр играет марш, за ним жених об руку с невестой, потом гости — процессия в шикарных, заказанных по каталогу нарядах шествует по деревне. А вечером тут прогонят коров.

Феликс считает, что духовой оркестр как-то связан с обрядами плодородия.

Оркестранты — сплошь коренастые здоровяки в национальных костюмах. Лицо невесты Пауле незнакомо. Женщины изредка выбиваются из маршевого ритма.

Торпеды, объясняет Феликс, стараясь ответить на вопрос Паулы, бывают противолодочные, рассчитанные специально на надводные цели и само-наводящиеся.

Вчерашняя натянутость почти совсем развеялась. Хотя накануне все произошло слишком быстро.

Если оставлять его здесь, то обязательно надо предупредить — торопливость лишь вызывает досаду.

Засыпает она с мыслью, что в шкафу висят его брюки, а в ящике рядом с ее собственными лежат его носки. Итак, мужчина в доме. Отпускной знакомец в ее собственной, а не в гостиничной постели. Вообще-то, он для нее пока не более чем воспоминание, чужак, только тело его близко и знакомо, как уютный ландшафт с деревьями. В детстве ей ужасно нравилась гладкая кора буков.

Она не отказала ему, даже встретила на вокзале, ничем не нарушила правил приличия, равно как и сам Феликс — он ведь не кинулся напрямик по рельсам.

Не отвергла. Отвечала на его письма. Впустила в дом. Впустила… Может быть, и она нуждается в защите, только не хочет в этом сознаться?

Паула, такая крохотная рядом с Феликсом, неприметная и в уличной толпе, и на предпоследней парте, — до сих пор эта Паула ревностно оберегала цельность своих чувств. Не нарушая привычного ритма жизни, тихо, без шума, стала старше, тридцать пять — это ведь не старость… или все-таки? Она неколебимо верит, что перед ним у нее есть преимущество. И не только возрастное. Если надо, у нее достанет сил обуздать свои чувства. Всю жизнь исправно тянула лямку, владела собой — так думает Паула, которая носит очки и ненавидит контактные линзы. Вся ее жизнь четко распределена между книгами, отпуском и выходными.

Утром по радио воскресное богослужение — это Феликс включил; Паула просыпается в испуге, когда он заключает ее в объятия, а через Дорогу под византийским куполом звонят колокола, созывая прихожан. Феликс ласкает ее и рассказывает о юных девушках, которых приносили в жертву дождю.

Ну и как, шел дождь? — допытывается Паула. А если не шел, что же — новая жертва?.. Хотела бы я знать, что они при этом чувствовали?

Кто?

Палачи, поясняет Паула, удивляясь, что он не спешит.

Короткий удар колокола знаменует пресуществление. Потом из нефа доносится музыка. Тебя, бога, хвалим… В школе они до изнеможения пели эту молитву в конце каждой службы.

По радио выступает проповедник. Феликс замирает, прильнув к ней. Здесь, внутри, живые, а там, снаружи, мертвые?

Она бы нисколько не возражала, будь он восприимчив к религии, склонен к воздержанию во время мессы и к импотенции во время молитвы. Однажды Феликс написал ей: Человеку необходима вера. Но тотчас же оговорился, что не имеет в виду бога, и упомянул о разуме.

Разум, ответила Паула, давно загублен.

На полный отказ Паула не рассчитывала. Ну разве только на скепсис, а это пустяки, с этим она мигом справится.

Немецкие города, говорит Феликс, на первый взгляд напоминают яркие лакированные игрушки из дорогой коробки.

Не вижу, почему бы наш план должен потерпеть неудачу, сказал коротышка советник.

Вид из окна тоже не такой, как в старой ратуше. Паула глядит поверх крыш на холм, увенчанный замком. Все крыши целехонькие. Чистые, будто вылизанные.

Как только Паула наладит работу, продолжает советник, он сразу же публично объявит о создании передвижки для домов престарелых: вот, мол, вам образец, достойный подражания. И он принимается разглагольствовать насчет делегаций работников культуры, которые валом повалят в Д. перенимать опыт.