— Подработку? А вы-то тут при чем? — удивилась она. — Вы же не в больнице работаете.
— Я в кругах вращаюсь, — важно ответил Щетинин. — У состоятельных людей, чтоб ты знала, тоже есть старые больные родители, нуждающиеся в уходе. И не каждый старик согласится, чтобы за ним ухаживала женщина, многие стесняются. Старушки — милое дело, а старики всякие бывают. Вот твой Славик и просил устроить его на подработку в состоятельную семью ухаживать за лежачим стариком.
— Понятно. А вы что ответили?
Дмитрий Алексеевич смутился, но всего на один короткий миг. Очень короткий.
— А что я должен был ответить? Будто ты своего отца не знаешь. А у меня семья.
— Да, — кивнула Катя, — я понимаю. Без обид, дядя Дима. Мне просто нужно знать. Что еще Славик говорил?
— Да что говорил? — Щетинин пожал плечами. — Уговаривал меня, унижался, просил помочь ради тебя, рассказывал, как ты колотишься, как устаешь и на работе, и дома на хозяйстве, а еще институт… Он тебя очень жалел, хотел, чтобы тебе полегче было.
— Институт? — переспросила она, приподняв брови. — Какой еще институт? Я его уже год как окончила.
— Так это и было давно, ты еще диплом тогда писала. А ты разве не знала, что твой муж ко мне приходил?
— Нет.
— Надо же… Не врешь, Катерина? Я был уверен, что ты в курсе и вообще ты сама его ко мне послала.
— Нет, — твердо повторила она. — Я только из письма Людмилы узнала.
— Вот Людка болтушка! — с досадой произнес Дмитрий Алексеевич. — Вода ни в одном месте не держится. Зачем она тебе написала? Хотела чего-то? Или что? И как она тебя нашла?
— Через интернет, как все сейчас друг друга находят, не бином Ньютона. Она ничего не хотела, просто предложила общаться, если будет желание. Чего вы так испугались-то, дядя Дима?
Катя посмотрела на него насмешливо и даже почти весело. А вот Щетинин, похоже, отчего-то рассердился, не то от этого ее взгляда, не то от неловкости самой ситуации. На поставленный вопрос он почел за благо не отвечать.
— Бросила бы ты своего сопляка, — заговорил он назидательным тоном. — Все равно не получится у вас нормальной жизни. Разведись, выгони его, пусть катится со своими спиногрызами куда хочет, а ты возвращайся к отцу, он тебя примет, я точно знаю. И будет тебе полная чаша и помощь во всем. Ну, Катерина? Решайся, послушай совета знающего человека, я дело говорю. У Виталия Владимировича никого не осталось, кроме тебя, Юлька, средняя, в Бельгии с новым папашей кайфует, Людка никогда в жизни его не простит, ее мать так накрутила и ненавистью накачала, что…
Он махнул рукой и вздохнул.
— Виталий Владимирович только на тебя и надеялся, всю душу в тебя вложил, думал, ты нормального мужа найдешь, планировал сделать его сначала партнером, а потом весь бизнес ему передать, когда старость придет. Внуков ждал. А ты… Зачем тебе этот студент никчемный? Он же слабак, нытик, ты с ним только маяться будешь, а толку никакого.
— Вы правы, дядя Дима, — улыбнулась Катя. — Старших надо слушать, они дают правильные советы. Спасибо вам.
Щетинин выглядел озадаченным, похоже, таких слов он не ожидал.
— Странная ты, Катерина…
— Я знаю, — кивнула она. — Мне всю жизнь это говорят.
— Но… — начал было Дмитрий Алексеевич, однако Катя глянула на часы и перебила его, не дослушав:
— И не бойтесь так ужасно, отец ничего не узнает, я вам обещаю. Расслабьтесь. Все будет хорошо.
Легко развернулась и помчалась прочь. Расписание утренних электричек в сторону Москвы она тоже изучила вчера и переписала в телефон, но и без подглядывания в записи помнила, что очередная пойдет через 20 минут. Она успеет.
Если в 6 утра из Москвы в область мало кто ехал, то ближе к половине восьмого из области в столицу направлялись толпы. Вагон набит битком, окна, как обычно, не открывались, стояли духота и запахи пота, туалетной воды и какой-то еды. И все равно эти электрички были лучше многих из тех, на которых Кате доводилось ездить в других областях, где их самодеятельный театр давал спектакли и концерты в домах престарелых и инвалидов, больницах и хосписах. Там во многих местах сохранились еще старые вагоны с деревянными жесткими сиденьями, да и сами вагоны были обшарпанными и неухоженными, а окна — давно не мытыми, иногда даже битыми. Говорят, раньше и из Москвы ходили электрички с такими же вагонами. Раньше… Раньше… Отвратительное слово какое! Катя невольно поморщилась и тряхнула головой. Не имеет значения, что было раньше. Важно только то, что сейчас, потому что от этого зависит, что будет завтра. Цель — это важно. План — это важно. А воспоминания — ненужный хлам. И уж тем более сожаления.