Другая семья

– Да тихо ты, не говори громко. В другой комнате Миечка спит. Или ты уж забыл, что у тебя дочка была, Миечка?

Галина Никитична усмехнулась нехорошо и продолжила, внимательно его разглядывая:

– А с лицом-то чего сделалось, оссподи… Встретила бы тебя на улице – не узнала… Совсем другой человек. Как себя чувствуешь-то, ничего? Может, тебе воды принести? Или чаю?

– Нет, не надо ничего. А куда Катя уехала? Надолго?

– Ишь ты… Катю ему подавай, стало быть… Вспомнил наконец про Катю, примчался! А только Катьке ведь сказали, что ты вроде как помер… Уж не с того ли света сюда заявился, а?

– Вы же все знаете, Галина Никитична. Вы были у меня в офисе, вы все знаете.

– Ну да, была… Правда, Катька не знает, что я туда ездила, она бы меня не пустила. А я хотела для Миечки… Чтоб ее тоже наследницей сделали, чтобы не обделили. Такой паренек со мной беседовал, грамотный, вежливый… Очень уж он удивился, когда я про наследство-то спрашивать начала! Говорит – живой он, что вы… Я тогда чуть с ума не сошла – как так живой, думаю? Если Катьке сказали, что ты помер?

– Но Катя знает, что я жив? Ведь вы ей все объяснили? Вы же должны были, правда?

– Ну, чего я кому должна, это мое дело. Да только знаешь, милок… Не стала я Катьке говорить, что ты живой. Она и не знает ничего. Так-то вот… Зря ты сюда заявился, милок, зря. Это еще хорошо, что ее дома сейчас нет…

– Но почему? Почему вы ей ничего не сказали?

– А зачем? Пусть так и думает. Да она и привыкла уже… Смирилась… Уж прости, но я так решила – не говорить. Так надо было, и все тут.

– Странное решение, Галина Никитична… Я вас понять не могу. Зачем?!

– Да говорю же тебе – так надо было!

– Кому надо?

– Катьке и надо. Потому что умер и умер, и не мучаешь ее больше. Неужели не понятно?

– Странно…

– Да ничего тут странного нет! Заладил одно – странно да странно!

– А кто ей сказал, что я умер?

– Так теща твоя… Она Катьке так и представилась – мол, я мать его жены. Катька же сразу в больницу рванула, как ей по телефону сказали, что ты в аварию-то попал. Там она ее и поймала. Помер, говорит, наш Филипп дорогой, ой, горе какое. Идите, говорит, отсюдова, не мешайте моей дочери горе переживать. И на похороны не приходите, не позорьте честное имя зятя. Так все и было, что еще скажешь…

– Клара Георгиевна?! Она так сказала Кате? Не может быть…

– Ну, уж не знаю, Клара у тебя там, не Клара… Как было, так и говорю. Мне тогда все равно было, кто про твою смерть Катьке сказал. Она так горевала, бедная! На моих глазах таяла, я уж думала, не вытяну ее… Видать, этой твоей Кларе соврать, что раз плюнуть, а моя Катька чуть вслед за тобой не отправилась. Любила она тебя сильно. И все исполнила, как теща твоя просила. И на похороны не поехала. Хотя о чем это я… Какие похороны, ты ведь живой оказался!

– И все-таки я не понимаю, почему… Почему вы Кате не сказали, что я жив?

– А чего ты сам ей не позвонил, а? С меня сейчас вон спрашиваешь, а сам? Очень интересно мне знать?

– Я не мог… Не в том состоянии был. Действительно, был между жизнью и смертью. Думал, не встану уже на ноги. А еще думал – почему мне Катя не звонит… Неужели не хочет? Забыла? Хотел сам позвонить, да обнаружил вдруг, что в телефоне Катин номер исчез…

– А куда ж он делся, интересно мне знать?

– Да сам не понимаю, правда. Просто исчез, и все.

– Зато я понимаю… Это ж ясно, как божий день. Наверняка бабы твои и в телефоне у тебя покомандовали. Если уж про твою смерть Катьке набрехали, то и номер телефона они же убрали. Что ж тут непонятного-то, милок?

– Да нет, что вы говорите… Этого быть не может…

– Да отчего же? Я бы на их месте так же сделала, к примеру. С глаз долой, из сердца вон. Все бабы такие, чего с них взять. Каждая за свое счастье борется, как умеет. А ты еще удивляешься – быть этого не может, ага! Да и не такое еще бывает… И ты на своих баб не серчай, их тоже понять можно было. Катька же для них кто? Подлая разлучница, вот кто. А тут такой случай представился… Нет, я бы точно так же сделала, честное слово!

Галина Никитична рассмеялась громко и тут же закрыла рот рукой, испугавшись. И прошептала испуганно:

– Миечку разбудила, наверное… Если она придет сюда, не говори ей, кто ты есть… Не надо…

– Но почему?!

– Потому! Потом объясню…

В коридоре уже слышалось шлепанье босых ножек, и вот уже Миечка появилась в дверях в обнимку с плюшевым зайцем. Личико сонное, капризное, рыжие пряди прилипли к щечкам. Увидела его, глянула на Галину Никитичну озадаченно:

– Кто это, бабушка?

Он разглядывал ее с бьющимся сердцем, не мог ничего сказать от волнения. Боже, как подросла… И глаза по-взрослому смотрят. Волосы совсем рыжие стали, и лицо осыпано веснушками. Солнечная такая девочка, его дочка…

– Дядя, ты кто? – снова спросила Миечка, разглядывая его с интересом.

Дядя, значит… Не узнала его дочка. Не помнит. Все-таки сильно он изменился, если не помнит.

Потянул к ней руки, хотел сказать – я это, мол, Миечка, папа твой, – но был остановлен сердитым возгласом Галины Никитичны: