Другая сестра

Казалось бы, чем можно удивить или смутить человека, который, приехав в Нью-Йорк, первым делом нашел малюсенький бар с самыми вкусными коктейлями в городе под крышей студенческого общежития. Бар, где круглосуточно кутит захмелевшая молодежь и при этом сохраняется атмосфера аутентичности и крутой новизны. Но там он чужак, смотрящий на все со стороны, а здесь будет почетным гостем, спутником художницы, приближенной к хозяйке галереи. Эля знала, что для Мики это два кардинально разных состояния. Он не любит новые знакомства и большие тусовки, уютно чувствует себя только в кругу самых близких, предпочитает остаться в стороне или смешаться с незнакомой толпой. Но при этом с энтузиазмом пускается на поиски новых впечатлений, если они не представляют угрозу его личному пространству.

Иногда эта черта его характера походила на излишнюю замкнутость, но Эля находила в ней огромный плюс: Мика никогда не променяет ее на случайную компанию, время с ней всегда будет для него в приоритете. А поскольку у нее интересы ровно такие же, они всегда смогут без труда договориться о том, сколько времени им проводить вместе.

– Побудем там недолго. Сфотографирую тебя на фоне своей картины, выпьем по бокалу и незаметно испаримся, – предложила Эля.

– Идет.

По 6-й авеню они дошли до Вест-Виллидж – района, раскинувшегося вдоль реки Гудзон. Там и находилась галерея. Район отличался множеством лофтов, и Эля уже несколько раз терялась, бродя среди однообразных кирпичных строений с огромными витражными окнами.

– Нам сюда.

На первом этаже одного из лофтов горел приглушенный свет.

– И что они там высматривают в таком полумраке? – удивился Мика.

– Во-первых, там светлые стены, а во-вторых, у каждой работы – своя подсветка.

У входа их встретила Нонна, курившая в компании эпатажного азиата. Она вежливо, но довольно сухо поздоровалась с Микой и начала расхваливать талант Эли перед своим приятелем.

Вчетвером они прошли в галерею и сразу проследовали к работе Эли. Еще на открытии ее осыпали возгласами восхищения. Фальшивыми они были или искренними, ее мало волновало. В Америке все равно эта грань практически стерта, просто, независимо ни от чего, полагалось выдать единственно возможную реакцию: восторг. Элю это не напрягало, она была здесь гостем, причем очень благодарным.

Ей было важно поймать первую реакцию Мики на картину, но он смотрел не на полотно, а на нее. И этот взгляд говорил громче любых, самых отточенных американских комплиментов.

– Как тебе картина?

– Красивая женщина. Кто она?

– Участница нашего клуба. Нонне понравилось, как я нарисовала ее на занятии, и попросила повторить в студии. Вот такое у нее чутье.

Мика хотел возразить, сказать, что успех картины – это полностью заслуга художника, но Эля снова заговорила:

– А это Мишель. – Она показала на женщину в белом в противоположном углу зала.

– С дредами и сигаретой?

– Ага, – с легким налетом гордости ответила Эля.

Мишель ей понравилась сразу, в ней чувствовались стержень и глубокая любовь к искусству без всяких условий. Если бы галерея не приносила ей деньги и славу, если бы благодаря выставкам она не собирала вокруг себя богему со всего Вест-Виллиджа и не только, она бы все равно курила травку и окружала себя предметами современного искусства. Спросите Элю, какой она видит себя через десять лет, и она, не задумываясь, ответит: такой, как Мишель. Владелицей – или хотя бы распорядительницей – небольшой галереи искусств, вложившей в нее всю свою душу. Единственное, в чем была бы разница – Эля предпочтет любому наркотику бокал вина. Взгляд Мишель всегда затуманен действием травки, но мысли она излагает ясно и мастерски заводит новые знакомства, располагая к себе собеседника с первых слов. У Мики даже не возникло желания притворяться, что он не владеет английским.

– Пойдемте посмотрим платки! – Из соседнего зала прибежала Нонна с бутылкой шампанского в руках. – Кому подлить?

– Мы взглянем только одним глазком, – улыбнулась Эля, устыдившись своей почти идолопоклоннической привязанности к едва знакомой Мишель. Ведь все, что происходило здесь и сейчас, целиком и полностью организовала Нонна. Но даже несмотря на огромный художественный талант, ее подруга была мозгом проекта, а его душой – Мишель.

Платки Hermes поразили Элю узорами, десятилетиями прячущимися от своих обладательниц в складках ткани. А ведь это же целые шелковые полотна! И они сейчас здесь, в галерее, натянуты в подсвечиваемых боксах.

– Их будто распяли, – задумчиво проговорил Мика.

– Да, необычная подача. Но по-другому не разглядеть их красоту.

– Быть может, ей не нужно быть доступной постороннему взгляду.

– Для кого тогда все эти досконально выверенные линии и сюжеты?

Рисунки на шелковых платках, которые модницы прошлого века носили на шее, голове, которыми обматывали ручки сумочек, и впрямь рассказывали целые истории.

– Для пытливых и внимательных к деталями наблюдателей.

– Мне бы никогда не пришло в голову разглядывать узор на своем платке. А на многих есть еще и надписи. Даже целые тексты.

– Да, я тут видел платок с русским алфавитом.