Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие

«В зале между столиками начались танцы. Есенин поднимается, подходит к столику, за которым сидели двое молодых людей с дамами. Он кланяется и приглашает на модный танец не даму, а… молодого человека.

Тот, польщенный и обрадованный, поднимается, Есенин обнимает свою «даму» и изящно ведет с ней страстный танец. Публика в восхищении аплодирует. А к нам опять бежит встревоженный администратор и в волнении говорит:

— Смотрите, смотрите — что он делает! А ведь он дал слово вести себя прилично…».

Порою, наоборот, подчеркивал свою непричастность к однополой любви, но делал это не очень ловко. Так, его смущало то, что он живет у Городецкого, чья гомосексуальность была известна. Как вспоминает Лев Клейнборт (1998: 261–262), однажды Есенин при встрече сказал:

«— А Городецкому я в морду дал… да…

Я раскрыл глаза от удивления… Я считал, что его личная близость с тем же Городецким была ему на пользу. Но он это так принял…».

При людях он вводил Клейнборта в курс ссоры и без стеснения убеждал его:

«— Нет, с чем подойдут, с тем и отойдут.

И затем, уже ломаясь:

— Ну их… нешто сами себе не можем сделать удовольствие?»

Вполне в нарциссическом духе: гомосексуальности он противопоставлял онанизм. Любой обычный парень сказал бы: «Разве мало женщин вокруг?».

6. Есенин и женщины

Очень характерно отношение молодого Есенина к женщине. Хорошо его знавший критик Клейнборт пишет о его почитании Блока. «Однако к «Незнакомке» он был равнодушен. И вместе с тем я вспомнил, что женщиной совсем и не пахнет в стихах самого Есенина, по крайней мере в тех, которые я знал. Место женщины у него занимала родина». «Кажется, женщины производили на Есенина действие отталкивающее», — вторил Борисов-Шерн. «Те, кто знал Есенина хорошо, — подтверждал Ивнев, — понимали, что он никогда не любил по-настоящему ни одну женщину».

Это не значит, что он отказывался от услад с женщинами. Да нет, гулял, как говорится. Но как-то физиологично. Клейнборт вспоминает одну поэтессу (видимо, Любовь Столицу), писавшую языческие стихи, согретые страстным чувством. Но это была лишь видимость.

«На самом деле из всех строк глядела грусть одинокого существа, та, которая бывает лишь у очень несчастных женщин. Заглянув в стихи, Есенин усмехнулся.

— Чему вы? — спросил я.

— Знаю я эту… блудницу… Ходил к ней…

— Ходили? — переспросил я

— Да… Не один. Ходили мы к ней втроем… вчетвером…

— Втроем… вчетвером? — с удивлением переспросил я. — Почему же не один?

— Никак невозможно, — озорной огонь заблестел в его глазах. — Вот — не угодно ли?

Он прочел скабрезных четыре стиха.

— И это ее! — сказал он. — Кто ее «меда» не пробовал!»

Клейнборту «бросились в глаза очертания его рта. Они совсем не гармонировали с его общим обликом, таким тихим и ясным. Правда, уже глаза его были лукавы, но в то же время всё же наивны. Губы же были чувственны, и за этой чувственностью пряталось что-то, чего недоговаривал общий облик.

— Теперь, — не отвечая мне, собственно, на вопрос, он вдруг сказал, — я баб люблю лучше… всякой скотины. Иной раз совсем без ума станешь.

И затем, немного погодя:

— Но глупей женского сердца ничего нет».

Описав далее его сердцеедческие замечания о проходящих мимо женщинах, Клейнборт добавляет: «Он уже был женат на работнице той типографии, где работал, имел ребенка. Но ни одним словом не вспоминал ни о жене, ни о ребенке» (Клейнборт 1998: 258).

Брак с Зинаидой Райх продолжался всего до 1919 г., и за это время родились дочь и сын. Семейство переехало в Москву. Но сын родился уже без отца. Тот не ужился с женой и развелся.