Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие

Как на самом деле реагировал юный Есенин на эти чувства старшего друга, сказать трудно. Досадовал, жаловался друзьям, но ведь не уходил. Возможно, и жаловался и досадовал больше напоказ, из смущения: очень уж наглядны для всех сторонних были мотивы клюевской заботы. Имел Сергунька роман с женщиной. Но и Клюеву любить себя не запрещал. Аналогичными ответными чувствами, видимо, не пылал. Но опять же неясно — потому ли, что ему однополая любовь была абсолютно чужда или всего лишь потому, что лысоватый и уже не очень молодой мужичок Клюев был не в его вкусе, не был для него эротически привлекателен. Клюева он несомненно почитал как учителя, как более опытного поэта того же направления, который вводит его в литературный мир. Но в этот мир он входил и без того, мог бы и не поселяться у любвеобильного Николая, не спать с ним в одной постели. Но нет, остался у него, спали вместе. Значит, испытывал дружеские чувства, некую любовь. Быть может, и не столь сексуальную, как у друга, но достаточно сильную.

Фотография, подаренная Есениным Н. Клюеву накануне призыва в армию.

Надпись на фотографии, подаренной Есениным в 1916 г. Клюеву: «Дорогой мой Коля! На долгие годы унесу любовь твою. Я знаю, что этот лик заставит меня плакать (как плачут на цветы) через много лет. Но это тоска будет не о минувшей юности, а по любви твоей, которая будет мне как старый друг. Твой Сережа» (Есенин 1980, 6: 258).

Во всяком случае заботы и связи Клюева вскоре пригодились. Есенина призывали в армию. Клюев обратился к полковнику Ломану, начальнику царскосельского гарнизона, со слезным молением о «прекраснейшем из сынов крещеного царства» народном поэте Сергее Есенине. И Есенин получил место санбрата при санитарном поезде госпитальной службы под патронажем придворного полковника. Там и пребывал до самой революции, продолжая выступать в салонах вместе с Клюевым. У Сологуба их видел художник Сомов и записал в своем дневнике: «Был Клюев — мужицкий поэт в поддевке и косоворотке, со своим другом Есениным — «дорогим другом», сообщила Настя мне со своим смешком. Друг очень молод, солдат с личиком белокурого амура или зефира. Оба читали хорошие, но мне чуждые стихи» (КАС 1979: 172).

Ломан надеялся противопоставить Есенина Распутину, но поэт, заигрывая с Двором и не отвергая пока этих авансов, сблизился и с Распутиным. Революция отсекла эту есенинскую стратегию продвижения наверх.

З. Н. Райх co своими детьми

Пути его с Клюевым разошлись. Биографы-литературоведы пишут о его идейном расхождении с Клюевым — тот был религиозен, этот атеист, тот культивировал архаический фольклор, этот революцию. Ну, так уж чужд революции Клюев тогда не был. Писал стихи о красных победах, святотатствовал, называл себя коммунистом. Работал комиссаром по реквизиции церковных ценностей и был обвинен в хищениях, поэтому короткое время сидел в тюрьме, а Есенину сообщил, что по политическим мотивам («жиды посадили»), но его сестра проговорилась, и Есенин узнал правду (ГИК 2000, 2: 38). Да и поэтические идеалы разошлись. Поэт П. Орешин вспоминает тогдашние слова Есенина: «Знаешь, от Клюева ухожу… Вот лысый черт! Революция, а он «избяные песни»… Совсем старик отяжелел. А поэт огромный! Ну, только не по пути…» (Орешин 1926). Что ж, конечно, уход надо было как-то красиво мотивировать. Но может быть, ударение надо сделать не на слове «революция», а на слове «старик»?

При очередной встрече Клейнборт (1998: 266) спросил:

«— Ну, как с Клюевым? Справляли свадьбу на Покрова?..

Какая-то тень пробежала по его лицу».

В марте 1917-го он воспользовался революционной смутой и дезертировал. А затем в редакции эсеровской газеты «Дело народа» познакомился с секретаршей Зинаидой Райх и женился. Райх была из семьи перешедших в православие немцев, но Есенин считал ее еврейкой. Тем больше негодование Клюева.

В 1918 г. Есенин писал Клюеву:

Теперь любовь моя не та.
Ах, знаю я, ты тужишь, тужишь
О том, что лунная мечта
Стихов не расплескала лужи…
И тот, кого ты ждал в ночи,
Прошел, как прежде, мимо крова.
О друг, кому ж твои ключи
Ты золотил поющим словом?

«Теперь любовь моя не та…» Значит, была всё-таки «та»? А Клюев действительно тужил.

Белый свет — Сережа, с Китоврасом схожий,
Разлюбил мой сказ…

Надеялся, что вернется. Потом опубликовал поэму «Четвертый Рим», целиком направленную против Есенина, с его новым обликом — цилиндром и лаковыми башмаками.

Анафема, анафема вам,
Башмаки с безглазым цилиндром!