В черновике было еще отчетливей: «Слаще девок пот мужичий». Запах мужского пота для него притягателен — это несомненный симптом гомосексуальной настроенности (ср. признания Юкио Мисимы — Клейн 2000: 411, ср. также 156, 505). Дальше в этом стихотворении снова определен возраст: «Друг, товарищ и ровесник, Помолись коровьим вздохам». Гомосексуальные мотивы общения с ровесниками явно проецируются Есениным на его деревенскую жизнь. Неясно, было ли там что-нибудь из подобных переживаний или это лишь столичные впечатления заставили по-новому взглянуть и на деревенскую дружбу.
В еще одном стихотворении того же года («Еще не высох дождь вчерашний») есть новый оттенок:
В этом «встретившемся муже» мог просвечивать уже Клюев.
4. Дружба-супружество
На квартире Городецкого в 1915 г. Есенин и познакомился с Николаем Клюевым. Сразу послал письмо одной московской знакомой: «Сейчас, с приезда, живу у Городецкого и одолеваем ухаживанием Клюева» (Дитц 1990: 70). Тридцатилетний Клюев, старше Есенина на 11 лет, очень походил внешне на Верлена: был лысоват, с пышными усами, бородки тогда еще не носил. К тому времени это был уже известный поэт, автор трех сборников стихов, можно сказать, мэтр. Но работал под мужичка. На вопрос, как устроился в Петербурге, отвечал: «Слава тебе Господи, не оставляет нас, грешных. Сыскал клетушку, — много ли нам надо? Заходи, сынок, осчастливь». Ходасевич ехидно замечает: «Клетушка была номе ром Отель де Франс с цельным ковром и широкой турецкой тахтой, Клюев сидел на тахте, при воротничке и галстуке, и читал Гейне в подлиннике» (Ходасевич 1976: 49–50). Клюев создал группу крестьянских поэтов «Краса», в которую и вовлек Есенина. Есенин пере селился к нему. В это время Есенин жил впроголодь, сильно нуждался в деньгах. На его просьбах о вспомоществовании и на договорах стоит адрес: Фонтанка 149, кв. 9. Это клюевский адрес.
Уже в конце октября оба выступили на публичном вечере в Тенишевском училище, где обычно выступал Маяковский. Есенин надел белую русскую рубашку с серебряной вышивкой и в руках держал деревенскую гармошку-ливенку. Вечер прошел с огромным успехом, первым для Есенина. С этого времени началось хождение обоих вдвоем по художественным салонам. Клюев — причесанный под горшок, в черном кафтане под степенного мужика, а Есенин в белой рубахе, вышитой крестиками, подпоясанный цветным шелковым шнуром и обутый в сапожки с набором или даже в лаптях. С непременной гармошкой в руках — этакий деревенский Лель, элегический пастушок.
Воздействие Клюева на Есенина поначалу было очень сильным, не только в поэзии. Клюев и другие крестьянские поэты, окружавшие Есенина (Клычков, Ганин, Наседкин, Орешин), доводили свою нарочитую народность до уровня русского шовинизма и черносотенного антисемитизма. По воспоминанию подруги Есенина тех лет, Анны Назаровой, Клюев постоянно говорил: «не люблю жидов», а после революции: «Жиды правят Россией» (ГИК 2000, 2: 37). Назарова и другая подруга Есенина, Галина Бениславская, считали, что именно под воздействием Клюева Есенин стал высказываться в том же духе, особенно в пьяных скандалах, что привело впоследствии к публичным разбирательствам и судам. Клюев больше, чем кто-либо, старался придать есенинской дружбе сексуальный характер.
Как Клюев рассматривал эту дружбу, видно по его стихам. Это именно реализация его «Брачной песни» недавних лет. Вот строки из одного стихотворения, «Сергею Есенину» (1916). Он описывает в нем сначала себя и свою поэзию, потом явление Есенина.
Через несколько лет, в 1921 г., когда они уже расстались, он писал (и тоже посвящение Есенину):