Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие

Но Есенин уже был женат — не на Клюеве. Ну, Клюев не ушел в монастырь. Уже в 1920 г. он пишет приятелю Н. Н. Ильину: «Я, грешный человек, не отказался бы от мальчишки коричневотелого и с глазами ребят-дикарей». А еще через год-другой посвящает стихотворение молодому крестьянскому писателю Николаю Архипову — «моей последней радости». Очень плотское стихотворение:

Радуйтесь, братья, беременен я
От поцелуев и ядер коня!
Песенный мерин — багряный супруг
Топчет суставов и ягодиц луг,
Уды мои словно стойло грызет,
Роет копытом заклятый живот.

«Четвертый Рим» весь посвящен Архипову и живописует его тело, полнится культом мужского тела, радостями его познания, метафорами секса:

Там тайны чулан, лавка снов и раздумий,
Но горница сердца лобку не чета:
О край золотых сенокосов и гумен!
О ткацкая радуг и весен лапта!
К тебе притекают искатели кладов —
Персты мои — пять забубенных парней,
И в рыжем полесье, у жил водопадов
Буравят пласты до алмазных ключей.
Душа — звездоперый петух на нашесте —
Заслушалась яростных чмоков сверла…
Стихи — огневица о милой невесте,
Чьи ядра — два вепря, два лютых орла.
……………………………………………
Есть берег сосцов, знойных ягодиц остров,
Долины пахов, плоскогорье колен;
Для галек певучих и раковин пестрых
Сюда заплывает ватага сирен,
Но хмурится море колдующей плоти,
В волнах погребая страстей корабли.
Под флейту тритона на ляжек болоте
Полощется леший и духи земли.
О плоть — голубые нагорные липы,
Где в губы цветений вонзились шмели,
Твои листопады сгребает Архипов
Граблями лобзаний в стихов кошели!
……………………………………………
Возлюбленный — камень, где тысячи граней…

У Клюева была своя дорожка, с которой он не сворачивал. Есенин искал свое счастье на другой.

5. Нарцисс

Невропатичность Есенина была настоена на болезненном самолюбии. Он жаждал славы, пусть даже скандальной, лишь бы быть в центре внимания. Называл себя «первым поэтом России», но в то же время был неуверен в себе, впечатлителен и обидчив. Поэтому при всей внешней общительности был скрытен и замкнут. Его приятель Устинов писал: «Есенин вообще был очень хитер и очень подозрителен. Он умел замечательно притворяться, знал людей».

По словам его переводчика Ветлугина, Есенин «презирал деревню, он видеть не мог луга и равнины, его претило от запаха сена». Но он уловил, чего ждали от «деревенского гения», что было нужно литературной среде и притворился поэтом «от земли».

У его любви и дружбы всегда был в основе какой-то эгоистический интерес, перспектива целенаправленности к некой личной цели. «Обычно любят за любовь, — замечал его друг Мариенгоф. — Есенин никого не любил, и все любили Есенина». Никого не любил? Нет любил — себя. Поэта в себе и особенно — себя в поэзии.

«Ни к кому я так не ревновала Сергея, — пишет влюбленная в него Надя Вольпин, — ни к одной женщине, ни к другу, как к зеркалу да гребенке. Во мне все сжималось от боли, когда он, бывало, вот так глядит на себя глазами Нарцисса и расчесывает волосы. Однажды я даже сказала ему полушутя (и с болью):

— До чего у нас с вами сходный вкус! Я люблю Сергея Есенина — и вы». Лукьянов (2000: 20) с хорошим основанием связывает нарциссизм и женственность натуры Есенина с проблемой его бисексуальности. Нарциссизм вообще может рассматриваться как один из путей к гомосексуальности (Клейн 2000: 501–508).

В пьяном виде был совершенно несносен. Тут уж его страсть принижать всех и возвеличивать себя вырывалась из-под контроля осторожности и неуверенности и выходила наружу: «Мне — Есенину — с вами разговаривать не пристало. Я — Есенин, а вы кто? Вы — ничего, нни-че-го!» «Ты кто такое? Говно, а я… я Есенин! Меня знает вся Россия!» (Лукьянов 2000: 206, 338). Дрался и скандалил по малейшему поводу, а если повода не было, находил его.

Порой бравировал гомосексуальным поведением. Повицкий вспоминает вечер в ресторане «Прага»: