Другая страна

Почему черный ход? Да и небо теперь стелется у самой земли, его не прорезают ярко всевозможные радужные перспективы, теперь оно топорщится альтернативами; это небо давит с земной тяжестью, так что теснит в груди. На меня что-то давит, расширяя изнутри, – пела Ида.

Интересно, что значат для нее эти песни? Иногда она пела, кокетничая и красуясь, – перед их близостью, которой в полной мере он никак не мог достичь, или, напротив, выражая таким образом недовольство им, – эти музыкальные обвинения он даже расшифровать не мог, не то что отмести. Если бы ему удалось понять значение для нее этих песен, он оказался бы в одном из самых странных и суровых святилищ, где само его присутствие подтверждало бы право там находиться – так принцу из сказки, преодолевшему все опасности и убившему льва, разрешается увидеть принцессу, его невесту.

Я люблю тебя, Порги, не отдавай меня ему,
Не позволяй прикасаться ко мне
                                           жаркими руками…

К кому обращалась она, когда пела эту песню?

Тоска напала на меня сегодня утром.
Это мой парень расстроил меня.

Капля покатилась по его щеке и упала на руку. Он не шевелился, и слезы медленно полились из уголков глаз.

– Ты тоже парень что надо, – услышал он голос Белл.

– Ты правда так думаешь?

– Правда.

– Давай все-таки смотаемся в Испанию. На самом деле.

– Оденусь в понедельник пошикарнее, – хихикнула она, – и устроюсь на работу секретаршей. Жуть как не хочется, но иначе отсюда не выбраться.

– Сделай это, детка. И я тоже, обещаю, подберу себе какую-нибудь работенку.

– Ты вовсе не обязан ничего мне обещать.

– И все-таки обещаю.

Вивальдо услышал легкий и нежный звук поцелуя, позавидовав несокрушимому простодушию своих друзей.

– Давай пошалим.

– Не здесь. Лучше спустимся вниз.

Вивальдо услышал хохот Лоренцо.

– Что с тобой, стесняешься, что ли?

– Да нет. – Снова смешок и шепот: – Пойдем вниз.

– Они в полной отключке – ничего не видят и не слышат.

Она снова захихикала.

– Посмотри на них.

Вивальдо закрыл глаза, но тут же почувствовал у себя на груди чью-то руку. Открыв глаза, он увидел лицо Гарольда – измученное, бледное, с резко обозначившимися морщинами. Слипшиеся кудри падали ему на лоб. И все же, если отвлечься от этих примет крайней усталости, перед ним было лицо очень молодого человека.

– Как ты?

– Порядок. Крепкая штука.

– Знал, что тебе придется по душе. Ты мне нравишься, старик.

Вивальдо и удивило, и не удивило напряженное выражение в глазах Гарольда. Не в силах вынести этот взгляд, он отвел глаза и только потом прижал голову Гарольда к своей груди.

– Не надо, дружище, – сказал он, помолчав. – Не суетись, все равно ничего не будет. Все это осталось в прошлом.

– О чем ты?

Вивальдо печально улыбнулся сам себе, и улыбка его была столь же горька, сколь и слезы. Ему вспомнились его похождения – на крышах, в подвалах, раздевалках и автомобилях, полжизни прошло с того времени. Все это иногда снилось ему, но только сейчас он вспомнил эти сны. Внутри у него все сжалось от холода и, чувствуя руку Гарольда, ласкавшего его бедра, он подумал: да, что-то могло случиться. Ему припомнились его сексуальные фантазии – мужской рот, мужские руки, член, мужской зад. Иногда, когда какой-нибудь юноша проходил мимо (он всегда неуловимо напоминал младшего брата Стиви – в этом, наверное, и крылся запрет, в то время как для других именно это сходство могло быть приманкой), Вивальдо заглядывал ему в лицо, окидывал взглядом стройные бедра, испытывая при этом непонятные чувства: ему хотелось прикоснуться к юноше, рассмешить его, шлепнуть по юному заду. Он знал, что это сидит в нем, но уже не боялся: идти этим путем было неоправданной роскошью и не стоило того. Поэтому он мягко сказал Гарольду:

– Пойми, дружище, я не отшиваю тебя. Но для меня отношения с мальчиками – пройденный этап. Теперь меня интересуют девушки. Прости.

– Значит, у нас ничего не будет?

– Лучше не надо. Прости.

Гарольд улыбнулся.

– И ты меня прости. – И прибавил: – А можно я останусь лежать здесь, рядом с тобой?

Вивальдо обнял его и закрыл глаза. Когда он вновь открыл их, то увидел пробуждающееся небо, оно опрокинулось над ним огромной медной чашей. Рядом спал Гарольд, положив руку на его бедро. Белл и Лоренцо лежали поодаль, закутавшись в одеяло, как два беспризорных ребенка. Вивальдо встал и, подойдя совсем близко к краю крыши, бросил взгляд на уродливые, постепенно нагревающиеся улицы, ждущие своего часа. Во рту у него был препротивный вкус – словно полк кавалеристов провел там ночь на постое. Вивальдо поспешил вниз по лестнице на улицу, он торопился домой, к Иде. Она скажет ему: «Боже мой, Вивальдо, где ты был? Я весь вечер сюда названивала, чтобы сказать, что должна выступать в Джерси-сити. Все время твержу тебе, что надо поставить автоответчик, но ты ведь меня никогда не слушаешь!»

4