Другая страна

– Спасибо, друг, – поблагодарил его Лоренцо, опустошив рюмку одним глотком. Вивальдо взглянул на его испитое, серое лицо, подумав, что вскоре оно станет еще более серым и испитым. Нос поэта был покрыт толстыми темноватыми прожилками, а глаза иногда, вот как сейчас, когда он глядел прямо перед собой, принимали недоуменно-детское выражение, говорившее о бесконечном одиночестве. Белл тоже замечала это выражение, и тогда на ее лице отражалась борьба между сочувствием и непробиваемым равнодушием. А Гарольд в такие минуты сидел нахохлившись, словно огромная птица, озирающая с дерева окрестности.

– А меня в Испанию тянет, – вдруг объявил Лоренцо.

– Ты знаешь испанский? – спросил Вивальдо.

– Он жил там, – сказала Белл. – Когда крепко поддаст, всегда заводит разговор об Испании. Мы решили поехать туда этим летом. – Она склонилась над рюмкой, лицо ее скрылось, а голова с копной волос показалась Вивальдо каким-то немыслимым панцирем диковинной черепахи. – Как, поедем, дорогой?

Лоренцо беспомощно развел руками.

– Если удастся собрать деньжат.

– Дорога туда стоит недорого, – сказал Гарольд. – И жизнь там дешевая.

– Великолепная страна, – отозвался Лоренцо. – Больше года я жил стипендиатом в Барселоне. Объездил всю Испанию. Раньше я думал, что испанцы – узколобые ханжи, но именно там повстречались мне самые сладкие девочки. Вот ведь что. А мужчины все сделают для тебя – последнюю рубашку снимут, не говоря уж о таких мелочах, как сказать который час, объяснить дорогу…

– Или одолжить сестренку, – прыснул Гарольд.

– Вот это не говори. Они любят своих сестер.

– А матерей ненавидят?

– Не говори. И матерей любят. Похоже, они ничего не слышали о Фрейде. – Гарольд вновь рассмеялся. – Они затаскивают тебя в дом, усаживают за стол, кормят до отвала, делятся с тобой всем, что у них есть, и только попробуй отказаться.

– Матери, сестры, братья… – проговорил Гарольд. – Да пошли они все. Надо открыть окно, чтоб и духу их здесь не было.

Лоренцо не обратил на его слова ни малейшего внимания, оглядел стол и серьезно кивнул.

– Правда, ребята, они парни что надо.

– А как же Франко? – поинтересовалась Белл. Ее так и распирало от гордости, что она знает о существовании Франко.

– Франко – последнее дерьмо, о нем и речи нет.

– Как же, речи нет! – завопил Гарольд. – Ты что думаешь, все эти вояки, чье содержание мы помогаем Франко оплачивать, цветочки там собирают? Думаешь, ружья у них заряжены холостыми? Нет, старик, все это не шуточки, они убивают.

– Может, и так. Но к народу это не имеет отношения.

– Однако могу поспорить, ты не хотел бы родиться испанцем.

– Меня тошнит от умилительных басен о счастливом испанском крестьянине, – сказал Вивальдо. Он подумал об Иде и, наклонившись к Лоренцо, спросил: – А я могу поспорить, что ты не захотел бы родиться чернокожим у нас?

– Ха-ха, – расхохотался Лоренцо. – Вижу, твоя крошка над тобой хорошо поработала.

– Пошел к черту! Не хочешь ты родиться негром у нас и испанцем быть тоже не хочешь. – В груди теснило, и он сделал большой глоток виски. – Вопрос заключается в том, кем мы хотим быть?

– Я хочу быть сама собой, – заявила Белл с неожиданной яростью, все так же жуя большой палец.

– Ну и что же тебе мешает? – спросил ее Вивальдо.

Она захихикала, продолжая жевать, и опустила глаза.

– Не знаю даже. Трудно не сбиваться с пути. – Потом с испугом взглянула на Вивальдо, словно боясь, что ее ударят. – Понимаешь, что я имею в виду?

– Да, – ответил он со вздохом, выдержав долгую паузу. – Я понимаю, что ты имеешь в виду.