Другая страна

Воцарилось молчание. У Вивальдо не шла из головы его потаскушка, его темнокожая девочка, его возлюбленная Ида, потаенная мука, восторг и надежда, и он подумал, а что такое его белая кожа? Что Ида видит, глядя на него? Раздув ноздри, он попытался обнюхать себя: что напоминает ей этот запах? Когда она запускает пальцы в его волосы, «тонкие, как шелк, итальянские волосы», действительно ли ей кажется, как она уверяет, будто рука ее уходит в воду, а может, ей подсознательно хочется выдрать их с корнем, как выкорчевывают деревья? А когда он входил в этот ее дивный разрез, расщепляя и разрывая! расщепляя и разрывая! воспарял ли он в этот миг к Богу, Господу и Спасителю? Или вступал в поверженный и униженный город, а может, углублялся в неприятельскую зону, находясь под неусыпным наблюдением вражьих глаз? О, Ида, молил он, возьми цвет моей кожи, возьми, только не отталкивай меня, прими, люби меня, как люблю тебя я! Возьми меня, возьми, как я беру тебя. А что он, собственно, дает ей? Что кладет к ее ногам? Гордость и славу или стыд и позор? Если он презирает собственную плоть, значит, он презирает ее, а презирает ли он свою плоть? И если она презирает свою плоть, то должна презирать и его. И кто может осудить ее за это, подумал он устало, и тут же его пронзила удивившая его мысль: а кто может осудить меня? Вечно грозят кастрацией, взять хоть эти затраханные исповеди, о чем они? Я согрешил мыслью и делом. Я согрешил, я согрешил, я согрешил – и если уж грешить, то лучше, дабы избежать конкуренции, грешить в одиночку. Да, старина Иисус Христос у многих застрял костью в глотке, и в этом трудно винить бедного, обреченного, любящего и экзальтированного еврея.

На него уставился Гарольд.

– Что скажешь, уходим или еще по одной на посошок? – Голос его звучал грубо, а сам Гарольд одновременно и улыбался и хмурился.

– Как скажете, – отозвался Вивальдо. – Я как все. – Он хотел было еще раз позвонить домой, но понял, что боится снова услышать гудки. Да пропади все пропадом. Было пятнадцать минут второго. И он, слава тебе, Господи, был слегка навеселе.

– Закругляемся, – сказал Лоренцо. – Пиво есть и дома.

Они шумно поднялись и, выйдя из бара, двинулись на запад, к Гарольду. Тот жил на темной улице, в доме неподалеку от реки, под самой крышей. Лифта в доме не было, это подействовало на Вивальдо отрезвляюще, но сама квартирка оказалась на удивление чистенькой и опрятной – ковры на полу, шторы на окнах – как-то даже не верилось, что у Гарольда может быть такое жилье. Повсюду валялись журналы по научной фантастике, стояла радиола, лежали пластинки. Вивальдо плюхнулся на узкую кушетку в нише, образованной книжными шкафами. Белл уселась у окна прямо на пол. Лоренцо, войдя, тут же направился в туалет, а потом на кухню, откуда вернулся с квартой пива.

– Ты забыл принести стаканы, – напомнила ему Белл.

– Кому тут нужны стаканы? Мы здесь все свои, – заупрямился Лоренцо, но потом послушно пошел на кухню.

А тем временем Гарольд по-научному основательно, как и подобает хозяину дома, готовил «травку». Он устроился рядом с Вивальдо, разложив на кофейном столике поверх газеты пинцет, сигареты, папиросную бумагу и мешочек с марихуаной.

– Качество великолепное, – похвастался он Вивальдо. – Подружка только вчера привезла из Мексики. И дорогу перенесла отлично.

Вивальдо рассмеялся. Вернувшийся со стаканами Лоренцо встревоженно посмотрел на Вивальдо.

– С тобой все в порядке?

– Со мной все отлично. Будь спокоен.

– Я рад. – Лоренцо осторожно поставил на пол рядом с Вивальдо стакан пива и налил еще один для Гарольда.

– Сейчас ему будет еще лучше, – радостно подхватил Гарольд, – пусть только затянется через специальные фильтры, которые мастерит папаша Гарольд. Эй, парень! Ты что, плакать надумал?

Лоренцо налил стакан пива для Белл и оставил бутылку рядом с ней на полу.

– Может, послушаем чего-нибудь?

– Валяй.

Вивальдо закрыл глаза, чувствуя, как на него накатывает томно-похотливое чувство. Лоренцо поставил пластинку квартета «Модерн Джаз» – зазвучала скорбная музыка, навевающая представление о колокольном звоне.

– Эй!

Вивальдо открыл глаза. Перед ним стоял Гарольд с дымящейся сигаретой.

Слабо улыбаясь, Вивальдо выпрямился и, прежде чем взять сигарету, поднял с пола стакан с пивом. Гарольд с улыбкой следил, как он глубоко и судорожно затягивается. Вернув сигарету, Вивальдо сделал большой глоток пива. Теперь затянулся Гарольд, он проделал это мастерски, а потом с чувством потер себе грудь.

– Идите сюда, к окну, – позвала Белл.

Ее голос звучал высоко и радостно, как у ребенка. И Вивальдо пошел к ней, как пошел бы на призыв ребенка, хотя ему не хотелось покидать кушетку. Гарольд последовал за ним. Белл и Лоренцо, сидя на полу, затягивались по очереди сигаретой с марихуаной и поглядывали на нью-йоркские крыши.

– Вот странно, – произнесла Белл. – Днем город так уродлив, а ночью – прекрасен.

– Давайте поднимемся на крышу, – предложил Лоренцо.

– Блестящая мысль!