Другая страна

Вивальдо густо покраснел и закурил.

– А вот я не уверен, – сказал он, – что в один прекрасный день меня не обольстит какой-нибудь малец вроде того красавчика из «Смерти в Венеции». Ты ведь тоже не можешь зарекаться, что не встретишь где-нибудь свою женщину.

– Ты прав, – согласился Эрик, – не могу. И все же мне надо определиться.

– То есть как определиться?

Эрик закурил, положил ногу на ногу и обхватил рукой колено.

– Я полагаю, пора мне перестать играть с собой в прятки. Иначе у меня не будет той жизни, какую я хочу. – Он помолчал. – Или думаю, что хочу.

– Или той жизни, какую, ты считаешь, тебе стоит хотеть, – предложил вариант Вивальдо.

– Жизнь, которую, как мы считаем, нам стоит хотеть, – сказал Эрик, – обычно представляется самой безопасной. – Он бросил взгляд на окно. Единственный свет в комнате, – свет от ночника позади Вивальдо, играл на его лице бликами. – Время, проведенное с Кэсс, – для меня всегда радость, понимаешь, а иногда нам бывает просто потрясающе вдвоем. Она дарит мне ощущение покоя и защищенности, а еще силы – некоторые вещи нам может дать только женщина. – Он подошел к окну и остановился, пристально вглядываясь в темноту сквозь щели в жалюзи, как будто ждал, когда завсегдатаи обоих кафе, принадлежащие к враждебным лагерям, будут красться навстречу друг другу, чтобы тайно соединиться в зарослях. – И все же это, пусть особого, высшего рода, но – ритмическая гимнастика. Это вызов, испытание, игра наконец, пусть и по большому счету. Но во всем этом для меня нет того священного ужаса, той боли и того счастья, которые я испытывал с… некоторыми мужчинами. В отношениях с Кэсс какая-то часть меня спит, у меня такое чувство, что я делаю это в основном ради нее. – Он повернулся к Вивальдо: – Ты понимаешь меня?

– Кажется, да, – отозвался Вивальдо. – Кажется, да.

А сам вспоминал те ночи с Джейн, когда она, упившись в стельку, становилась ненасытной фурией, вспоминал ее прерывистое дыхание, скользкое, увертливое тело и жуткую отрешенность ее криков. Однажды, когда у него неожиданно заболел живот, она никак не унималась, не давая ему передохнуть, и тогда он, превозмогая желание удавить ее, набросился на нее как безумный, надеясь измотать ее и хоть немного поспать. Но он знал, что Эрик говорит совсем о другом.

– Возможно, – нерешительно проговорил Вивальдо, вспоминая ночь, проведенную на крыше с Гарольдом и прикосновение его рук, – я пережил бы то же самое, что ты с Кэсс, если бы переспал с мужчиной, который бы этого хотел, только из симпатии к нему.

Эрик улыбнулся довольно мрачно.

– Не уверен, что твое сравнение удачно. Секс – слишком интимная сторона нашей жизни. Знай, если ты ложишься в постель с мужчиной только потому, что он этого хочет, ты не несешь за этот акт никакой ответственности, то есть ты, короче говоря, можешь оставаться в постели совершенно пассивным. Работать будет он. А ведь пассивная роль необычайно соблазнительна для многих мужчин, возможно, даже для большинства.

– Ты так думаешь? – Вивальдо опустил ноги на пол и сделал большой глоток виски. Взглянул на Эрика, вздохнул и расплылся в улыбке. – Все, что ты говоришь, звучит довольно сурово.

– Так мне видится с моей колокольни. – Эрик поморщился, откинул голову и глотнул виски. – Может быть, мои стенания объясняются тем, что раньше я хотел верить: где-то кому-то живется и любится легче, чем мне. Возможно, было бы легче считать себя гомиком и приписать этому все свои несчастья.

Воцарилось молчание – сродни холоду. Мужчины смотрели друг на друга со странной враждебной напряженностью. Во взгляде Эрика еще читался великий вопрос, и Вивальдо отвел глаза в сторону, как отводил их от зеркала. Встав, он направился к кухонной двери.

– Так ты думаешь, тут нет большой разницы?

– Не знаю. А разница дает какую-нибудь разницу?

– Как сказать, – отозвался Вивальдо, постукивая пальцем по петле двери. – Мне кажется, между мужчинами и женщинами идет игра повеселее. И физически проще. – Он бросил быстрый взгляд на Эрика. – Разве не так? Кроме того, – прибавил он, – существуют еще дети. – И он опять вскинул на Эрика глаза.

Эрик рассмеялся.

– Физически проще… Кто об этом думает? Любовь всегда найдет способ проявить себя. А что касается «игры повеселее», то я как-то никогда не думал о жизни в терминах бейсбола. Может, это подходит тебе. Но не мне. А если тебе нужны дети, ты можешь сделать их за пять минут без всякой любви. Если бы все дети рождались от большой любви, то-то была бы красота, дружище, мир превратился бы в рай.

Внезапно Вивальдо почувствовал, как где-то внутри у него, против воли, зарождается ненависть к Эрику, он сопротивлялся этому чувству, борясь с ним, как с приступами тошноты.

– Не могу понять, – сказал он, – то ли ты всех хочешь представить такими же несчастными, как ты, то ли мы сами по себе несчастны.

– Зачем же так ставить вопрос, дружище? Ты вот счастлив? Твоя жизнь не имеет никакого отношения ко мне, к моему существованию, к моим мыслям, к тому, насколько несчастен я, так вот скажи, счастлив ли ты?