Другая страна

– Прости. Я подумал, может, спишь. У меня тоже нет никого, кроме Иды.

– Нельзя всюду успевать.

Они прислушались к шуму за окном: там пели, окликали друг друга, ругались. Кто-то бежал по улице. Потом снова воцарилась тишина.

– Детей можно делать без любви, – сказал Эрик. – Но если ты любишь человека, от которого у тебя дети, это, должно быть, упоительное чувство.

– У нас с Идой могли бы быть прекрасные дети, – произнес Вивальдо.

– Думаешь, будут?

– Не знаю. Я бы хотел… но… – он рухнул на постель, устремив взор в потолок, – не знаю, право.

Он позволил себе немного помечтать об их с Идой детях, хотя отлично понимал, что никаких детей не будет, и все, что ему остается, – только фантазировать, какими они могли бы быть. В мечтах ему представился мальчик, у которого глаза, рот и лоб Иды, а волосы его, только покудрявее, и фигура его… а цвет кожи? Каким он будет? С улицы снова раздались крики, грохот, истошный рев. Эрик выключил ночник, поднял жалюзи, и они с Вивальдо выглянули из окна. Улица была теперь пустынной и темной, только разносилось эхо замиравших вдали голосов.

– Как-то незадолго до смерти Руфуса… – начал было Вивальдо, но замолчал. Слишком неожиданно пришло это воспоминание, раньше он никогда не думал о том случае.

– Так что же? – В полутьме он почти не различал лица Эрика. Повернувшись к нему спиной, Вивальдо снова сел на постель и закурил. В слабо мерцающем свете сигареты лицо Эрика то выступало из тьмы, то вновь погружалось в нее. На неясном фоне жалюзи его голова вырисовывалась темно-красным силуэтом.

Вивальдо вспомнил ту мерзкую квартирку, слезы Леоны, Руфуса, зажавшего в руке нож, постель с серой скомканной простыней и тонким одеялом, – казалось, с тех пор прошла тысяча лет.

А на самом деле всего-то несколько месяцев.

– Никому не рассказывал этого раньше, – проговорил Вивальдо, – и не понимаю, зачем рассказываю теперь. В тот день я последний раз видел Руфуса перед тем, как он исчез, тогда он еще жил с Леоной… – у Вивальдо перехватило дыхание, он жадно затянулся, разгоревшийся огонек сигареты вызвал комнату из небытия и тут же снова швырнул в хаос, – у нас вспыхнула ссора, он сказал, что убьет меня. Наконец, после того как он выплакался у меня на груди, поведав о действительно жутких вещах, и улегся в постель, я тихонько взглянул на него. Лежа на своей половине кровати, он следил за мной полуприкрытыми глазами. Леону я отправил от греха подальше к себе домой, а сам остался с Руфусом, боясь, как бы чего не произошло. Я как раз стягивал брюки, когда поймал на себе его взгляд. Он тут же закрыл глаза, перевернулся на другой бок, спиной ко мне, и лежал, скрючившись, но у меня осталось странное впечатление, что он хотел, чтобы я заключил его в объятия. И дело тут не в сексе, хотя близость тоже могла случиться. У меня было чувство, что он нуждается в ком-то, кто прижал бы его к себе и держал, не отпуская, и этой ночью рядом с ним должен был быть мужчина. Забравшись в постель, я продолжал думать об этом и не сводил глаз с его спины. В комнате было так же темно, как здесь сейчас, я лежал без сна и боялся прикоснуться к нему. Эта ночь вспоминается мне как дежурство у постели больного. Не знаю, спал ли он. Я пытался угадать это по его дыханию, но не смог, оно было неспокойным, может, его мучили кошмары. Я любил Руфуса, правда любил, и не хотел, чтобы он умер. После его смерти я вспомнил эту ночь и думал, думал… Странно, не так ли? И вот тогда мне пришло в голову – эта мысль до сих пор не дает мне покоя, – а что было бы, если бы в ту ночь я обнял его, если бы не струсил. Тогда я боялся… думал, он не поймет, что мной движет только любовь к нему. Только любовь. А когда он умер, боже, мне пришло в голову, а вдруг я мог его спасти. А надо-то было преодолеть всего лишь четверть дюйма, разделявшие нас. – Вивальдо ощутил у себя на лице холодную влагу слез и поторопился утереть их. – Ты понимаешь меня? Я не рассказывал этого Иде, не рассказывал никому. После его смерти я перестал вспоминать этот случай. Но все равно он не оставляет меня, я с ним живу. Я никогда уже не узнаю правды. Никогда.

– Да, – сказал Эрик, – правды ты никогда не узнаешь. Окажись я на твоем месте, я бы обнял его, но это ничему бы не помогло. И та малютка пыталась удержать его, и это тоже не помогло.

Он сел на кровать рядом с Вивальдо.

– Хочешь кофе?

– Нет, ни за что, – Вивальдо вытер слезы тыльной стороной руки. – Давай еще выпьем. Встретим за рюмкой рассвет.

– О’кей. – Эрик сделал движение, чтобы идти, но тут Вивальдо ухватил его руку.

– Эрик… – Он различал темные глаза Эрика, вопросительно глядевшие на него, и приоткрытые в легкой усмешке губы. – Я рад, что все рассказал тебе, никому другому я бы не смог.

Эрик, похоже, улыбнулся. Потом взял в свои руки лицо Вивальдо и легко, нежно поцеловал того в лоб. Потом отступил в темноту и скрылся; Вивальдо слышал, как он возится на кухне.

– У меня кончился лед!

– К черту лед!

– Воду надо?

– Нет. Хотя, пожалуй, немного.

Эрик вернулся с двумя стаканами и вручил один Вивальдо. Они чокнулись.

– За рассвет, – сказал Эрик.