В машине мы вели пустые разговоры на такие нелепые темы, как погода и цены на недвижимость. Потом я стояла на тротуаре, а он вынимал Поппи из детского кресла. Он взял меня за руку, мы повернулись и пошли к церкви. Я невольно улыбнулась при мысли о том, что Памми предстоит увидеть, как мы выступаем единым фронтом. Впрочем, сама я не верила ни в какое единство.
Разумеется, лицо ее дернулось, когда она увидела, как мы направляемся к ней и Джеймсу. Она заранее раскинула руки, чтобы обнять Адама. Мы с ней не дали себе труда хотя бы символически поприветствовать друг друга.
– Джеймс, – выговорила я. Он наклонился, чтобы неловко чмокнуть меня в щеку.
– Привет, старина, – сказал он Адаму, пожимая ему руку.
– Волнуешься? – спросил Адам.
– Страшное дело, – засмеялся Джеймс.
– А как там Кейт? – осведомился Адам.
Я уже не слышала его ответа. Я думала о письме, хранящемся у меня в папке «Черновики»:
Дорогая Кейт,
прости, что мне понадобилось так много времени, чтобы наконец тебе написать, но я пыталась подобрать нужные слова.
Мы почти не знаем друг друга – и тем не менее у нас так много общего. Наверное, ты уже понимаешь, что, решив связать судьбу с семьей Бэнкс, ты навлекаешь на себя проблемы, которые ни в коем случае нельзя недооценивать.
Твою любовь к Джеймсу снова и снова будут подвергать сомнению, и на твоем пути будут постоянно ставить барьеры. В попытке изгнать тебя из его жизни будут пущены в ход все средства. Никакой поступок не будет считаться слишком жестоким и подлым – лишь бы унизить тебя, запугать тебя, заставить почувствовать себя никчемной.
Еще не поздно увидеть, какую ошибку ты совершаешь. Я забочусь лишь о твоих интересах. Беги, пока у тебя еще есть эта возможность.
Я вспомнила свои телефонные звонки – и как я разъединялась, лишь заслышав в трубке ее голос. Мне хотелось поддержать Кейт, сказать ей: я понимаю все, через что она вынуждена пройти. Мне хотелось как-то положить конец тем адским мучениям, которым она, несомненно, уже подвергается. Но я была слишком слаба духом. Я не хотела, чтобы ее жизнь оказалась разрушена так же, как моя. Я не хотела, чтобы ее характер переменился до неузнаваемости. Да, для меня было уже слишком поздно. И для Ребекки – тоже. Но я могла спасти Кейт – если бы только у меня хватило душевных сил.
Слова викария крутились у меня в голове. Казалось, он вещает откуда-то из-под воды. А может, это я тонула.
– Если кому-то из присутствующих известно о препятствиях, мешающих законному заключению этого брака, ему или ей следует сообщить об этом сейчас.
Казалось, ноги у меня вот-вот подогнутся. Чтобы не упасть, я прислонилась к напряженному торсу Адама, старательно делая вид, что все в полном порядке. Почувствовав на себе мою тяжесть, он повернулся ко мне, обеспокоенно подняв брови, но я лишь слабо улыбнулась ему. Он не знал, какие мысли роятся у меня в голове, отчаянно пытаясь найти выход наружу, отыскать отдушину для переполнявших меня горечи и стыда.
Кровь кинулась мне в голову, пробиваясь сквозь лабиринт капилляров с такой скоростью, что мою шею и лицо внезапно залило обжигающим жаром.
Я мысленно молилась, чтобы кто-нибудь из собравшихся вышел вперед и объявил причину, по которой этот брачный союз не может быть заключен. Но вокруг стояла напряженная тишина.
Раздалось неловкое покашливание: видимо, кому-то из сотни пришедших показалось совсем уж неуютным это принужденное молчание. Потом кто-то захихикал, но этот звук заглушало биение пульса у меня в голове.
Я опустила взгляд на «Порядок службы», зажатый в моих трясущихся руках. Сверху изящным серебристым курсивом были выведены имена – «Кейт & Джеймс». Помещенная под ними фотография жениха и невесты расплывалась у меня перед глазами, и их черты были как в тумане.
Секунды тянулись как часы. Глухая тишина расползалась по церкви. Вот оно. Вот он, мой единственный шанс. Я могу остановить это, пока еще не поздно. Волна адреналина прошла через мое тело, когда я попыталась сделать шаг вперед. Я огляделась, посмотрела на мужчину, стоявшего рядом со мной с нашим ребенком на руках. На друзей и родных, собравшихся ради этого великого события. Все они смотрели прямо перед собой, со слезами на глазах, с гордыми улыбками.