Я посмотрела на нее и недоверчиво покачала головой. Может, ее брак с Джимом вовсе не был таким, каким она старалась его изобразить. Я не могла представить ее в роли забитой жены, угождающей всем капризам и прихотям деспота-мужа. Для этого у нее слишком твердый характер. Но, возможно, лишь утрата мужа наделила ее такой силой. Ей наверняка пришлось порядочно напрячься, чтобы нормально вырастить своих двух мальчишек. Я вот наверняка бы с этим не справилась. Чего там, я даже вообразить такого не могла. Может, так и возникла эта ненормальная связь? И ей кажется, что нить порвется, если у ее сыновей будут обычные отношения с женщинами. Какая-то частица меня была даже готова начать ей сопереживать. Этой частице хотелось бы, чтобы я села рядом с ней и сказала, что не собираюсь уводить у нее сына. Что она останется частью его жизни,
Когда я смотрела последний раз, DVD-проигрыватель показывал 0:24, но бог его знает, сколько уже было времени, когда Адам в буквальном смысле свалился мне на голову, неуклюже пытаясь стащить с себя ботинки.
– Господи помилуй, – проворчал он в ответ на мой вскрик. – Что ты тут делаешь?
Я выпрямилась на диване. Глаза у меня слипались, шея окаменела от напряжения.
– Поджидаю тебя. Как правильная женушка, – прошептала я, пытаясь прийти в себя.
Он стоял передо мной в носках, слегка покачиваясь.
– Очень мило, – выговорил он. – Что я сделал, чтобы это заслужить?
– Речь не столько о том, чего заслуживаешь ты, сколько о том, что нужно мне. – С негромким смехом я потащила его к себе, ухватив за ремень брюк. – У нас так давно этого не было. – Его ширинка оказалась как раз на уровне моего лица, и я потянулась к ней рукой.
– Нельзя, – пробормотал он без особой убежденности. – Вдруг она войдет.
Я пожала плечами и продолжила свои ласки.
– Ш-ш. Нет, Эм, не надо. Ну я серьезно. Нельзя. – Но он уже сам хихикал, и я знала, что добьюсь своего, потому что видела: он сам этого хочет.
– Уже почти неделя, – шепнула я, по-прежнему орудуя руками. – Ну сколько нам еще ждать?
Он вдруг сжал мои руки, остановил их:
– Еще чуть-чуть. Пока она как следует не оправится.
– Сколько это – «еще чуть-чуть»? – Я резким движением отвела его руку в сторону. – Мне нужна дата. Что-то такое, на что можно ориентироваться. Чтобы знать, когда мы наконец опять получим квартиру в свое распоряжение.
– Эм, я знаю, это непросто. Еще несколько дней.
– Значит, к воскресенью? – напирала я.
Он нерешительно молчал.
– Пообещай, что к воскресенью, а то я продолжу.
– Получается, я так и так проигрываю. – Он рассмеялся.
Я взяла его в руку и почувствовала, как напряглось все его тело.
– Господи, – выдохнул он.
– Ну, решай, – поддразнила я. – Что ты выбираешь? Скажи «воскресенье», и я перестану.
Я ускорила движения.
– Боже мой, Эм.
– «Воскресенье» – и стоп? Или «воскресенье» – и дальше? – Он был прав: в такой ситуации ему не выиграть.
Он застонал. Я понимала, что теперь-то он ни за что не попросит меня остановиться.
– Продолжай, – шепнул он. – Главное – не останавливайся.
Так я и думала.
Нужно изменить динамику наших трехсторонних отношений, решила я. Милой Памми пора осознать расстановку сил: мы с Адамом – против всего мира. Вместе. Как равные. Как пара, которой мы и являемся. А не как две отдельные сущности, какими она нас ошибочно воспринимает своим извращенным, искаженным сознанием.
Все эти дни я придумывала всевозможные способы от нее отделаться, но в жизни не додумалась бы до этого трюка: как оказалось, нужно просто устроить так, чтобы Памми узрела член своего ангела-сыночка у меня во рту.
15
Мы не получали от мамочки Адама никаких вестей на протяжении трех недель после того, как она застала нас за этим скандальным занятием. Судя по всему, шок от этого зрелища вызвал у нее потрясение и эмоциональную травму.