– Просто кажется, что это неправильно, Эм. Что это нехорошо. Ну признай сама. Сейчас не самый подходящий момент. Мы же не хотим, чтобы наша свадьба прошла в спешке, когда все думают о другом. Верно?
Если он ждал от меня подтверждения, он обратился не по адресу.
– У твоей мамы рак. – Я пальцами изобразила кавычки вокруг этого страшного слова.
– Какого хрена, что это значит? – Он вскочил (на нем были только боксерские трусы), взъерошил волосы пятерней. – Она больна
Я смотрела, как он меряет шагами комнату, и прямо чувствовала, как от него исходит беспомощность и ярость. Он походил на курицу в тесной клетке: некуда улететь, некуда уйти, негде выпустить пар, который скапливался у него внутри. Я могла бы уже сейчас облегчить бремя его забот – по крайней мере, в какой-то степени. Приподнять крышку той скороварки, в которую он сам себя загнал. Сказать ему: я думаю, что она лжет, я
Нет. Я ничего не приобретаю, сказав ему правду. Но будь я проклята, если я позволю ей добиться своего с помощью этого мерзкого вранья. Мы поженимся. И не важно, нравится ей это или нет.
– Успокойся. – Я поднялась с кровати и подошла к нему.
– Чего-чего?
–
Я попыталась обнять его, обхватить его руками, но его ладонь предостерегающе взметнулась вверх.
– Мы во всем этом – совершенно не вместе, – бросил он резко. – Ты даже не старалась замаскировать свои… чувства к моей матери. И, если уж честно, ты бы и соломинку ей не бросила, если бы она тонула. Так что давай-ка не будем делать вид, что тебя действительно это беспокоит и что ты чувствуешь мою боль.
Я сделала шаг назад:
– Ты несправедлив. Не притворяйся, будто дело тут во мне. Твоя мать из кожи вон лезет, лишь бы дать мне почувствовать, что я в вашей семье – нежелательный гость. С того самого дня, когда я с тобой познакомилась. Я очень, очень старалась с ней поладить. Но знаешь что, Адам? Оказалось, что это совершенно невозможно! Из-за нее.
Его рука снова взлетела вверх, и на какое-то мгновение мне почудилось, что он обрушит ее на меня. Но вместо этого он повернулся и вмазал кулаком по шкафу. Шляпные картонки, в которых я хранила всякие сувениры, соскользнули сверху и вывалили на пол все свое содержимое.
Я так и застыла. Я хотела открыть рот, но не в силах была произнести ни слова.
– Прости, Эм, – вскрикнул он, опускаясь на колени. – Я не знаю… даже не знаю…
Та часть меня, которая его любила, хотела встать на колени рядом с ним, обнять его, убаюкать. Но какая-то другая часть ощущала непонятную отстраненность, словно я наблюдала за отчаявшимся незнакомцем, пытающимся подобрать с пола кусочки, на которые распалась его жизнь. То, что в человеке, которого я люблю, обнаружилась, да еще накануне свадьбы, эта неведомая мне сторона, и встревожило, и ужаснуло меня.
Я уселась обратно на кровать. Мне требовалось выждать, чтобы как следует уяснить себе происходящее, чтобы убедиться, что я по-прежнему полностью контролирую ситуацию, – потому что меня душило желание выложить все, что у меня на душе. Но столь же мощной оказалась паника, стиснувшая мне грудь: я начинала понимать, что он действительно может отменить свадьбу.
– Эм, прости меня, пожалуйста, – снова завел он, придвигаясь (почти подползая) ко мне и кладя голову мне на колени. – Я просто не знаю, что и делать.
Я погладила его по затылку.
– Все будет хорошо, – проговорила я. – Обещаю.
– Как это? Как ты можешь обещать? Вдруг она умрет?
Мне хотелось завопить: «Она не умрет, потому что она даже не больна». Вместо этого я ответила:
– Мы будем за ней ухаживать. Она поправится.
Он посмотрел на меня покрасневшими глазами:
– Ты так думаешь?
Я кивнула:
– По-моему, она бы сама хотела, чтобы мы не переносили свадьбу. Я в этом уверена. Она бы не хотела, чтобы мы из-за нее слишком суетились и все отменяли. – Я почти слышала свой внутренний хохот.
– Наверное, ты права.
– У людей каждый день, каждую минуту находят рак. – Еще произнося эти слова, я возненавидела себя за то, что приравняла Памми к миллионам тех, кто действительно сражается с этим жутким недугом. – И у многих сейчас, в наше время, очень неплохие шансы.