(Другая) жизнь Веры

Действительно, бутылка-то явно была не для Людмилы предназначена, Люда явилась побочным непредвиденным эффектом. Как мы вообще об этом сразу не подумали?

Он вскакивает с места, взбудораженный, и начинает нервно мерить шагами террасу.

– Что же делать, Вер? Вдруг мама в опасности?

«Вот так пирожки, они же плюшечки».

– У нас один выход, Тош. Найти убийцу раньше, чем он попробует совершить новую попытку.

– Черт, Вера. Ты серьезно сейчас? – в его потрясенных глаза мелькает сумрак.

– Как никогда. И вообще, Антош, я думаю, тебе нужно убедить маму уехать куда-нибудь.

– Куда уехать? Она не поедет никуда. У нее огурцы и куры, – сокрушенно говорит он и снова садится рядом со мной.

Двумя руками взъерошивает светлые волосы.

Некоторое время мы просто молча сидим, переваривая свои мысли.

Я осторожно прикасаюсь к его напряженному плечу рукой и веду по крепкому бицепсу вниз. От моих прикосновений он немного расслабляется, и я чувствую, как натянутое напряжение мышц медленно уходит из его тела.

Неожиданно он перехватывает мою руку за запястье, и я чувствую теплый поцелуй на своей ладони. Его чувственные губы начинают медленно скользить по моей руке вверх, вызывая неподвластный мне танец гормонов, который пульсирует в темпе вальса по всему моему телу теплыми перекатывающими волнами.

«Это что такое сейчас происходит?» Реакция моего тела на его прикосновения звучит для меня неожиданно. Мы же просто друзья. С детства. Тут что-то не так. Все как-то запуталось. В голове – туман, мешающий трезво мыслить.

Но для Антона все, видимо, так. Потому что его губы, проделав горячую дорожку из поцелуев по моей руке, теперь уже находятся в паре сантиметров от моих губ.

Я ощущаю его рваное горячее дыхание на своих губах, горло пересыхает, а сердце просто не поддается разумному контролю, бешено отстукивает ритм. Неужели он хочет меня поцеловать?

Да, он хочет. И делает это. Его губы касаются моих губ, сначала с опаской, словно пробуя, словно ожидая пощечины. Но мои ладони замерли на его бицепсах. Ударов нет никаких.

Мои же губы, как ни странно, открываются в ответ, вопреки всем моим размышлениям. И тогда, осмелев, он уже более уверенно целует меня, проникая языком внутрь, собирая дрожь возбуждения искушающим танцем своего поцелуя. Первого для нас.

Удивительно, что первый поцелуй получился у нас не в пятнадцать и даже не в двадцать. А только сейчас. Созрели для других отношений?

Целуется он изумительно. Похоже, опыта у него намного больше, чем у меня. С ним поцелуй оказывается таким же естественным, как дыхание.

Его рот накрывает мои губы в глубоком поцелуе, который дурманит мне голову, будоражит тело и не отпускает. Наши языки сталкиваются и сплетаются в обжигающем вихре.

Он зарывается пальцами в мои волосы, что-то мычит в мои губы, притягивая к себе еще сильнее. Легкий чувственный поцелуй, начавшийся так осторожно, перетекает в жадное пожирание друг друга.

На самом деле я совсем не понимаю, что происходит сейчас. Но, возможно, этого и не надо? Тело само все решает за меня. Оно получает удовольствие.

– Эка, как хорошо устроились, – слышу смешок за спиной.

Это Никита.

«Нельзя же быть таким бесцеремонным».

Антон с глухим стоном разрывает поцелуй и напряженно смотрит на брата поверх моей головы:

– Ты куда шел? – говорит совершенно осипшим голосом, стараясь придать ему бесцветность.

Я сижу, опустив глаза вниз, не зная, куда деться от стыда. С другой стороны: «Ну чего здесь постыдного?» Как говорится, что естественно, то не позорно. Я ли это думаю? Поднимаю глаза к небу. Оно почти безоблачное. Только легкая полоска от пролетевшего недавно самолета все больше расползается по небу широкой белой линией.

– Я шел убийство расследовать, – не теряется Никита, отвечая на прозвучавший вопрос брата.

Здесь должна быть реплика Антона: «Ну и иди, куда шел». Может, грубо, конечно, но по делу.

Но этих слов Антон не произносит, потому что на последней фразе Никиты в калитку вкатывается Пиндилов. Он-то что тут забыл? Его настойчивость неприятно поражает.

– Фто за убийство? Не понял. Опять убийство? – не здороваясь, он сразу начинает сотрясать воздух своими визгами, удивленно моргая.

– Черт. Принесла нелегкая, – сквозь зубы цедит Антон.

– Фто? Не расслышал, – разглядывает участковый рыбьими глазами Антона. – Кого убили? Почему мне не доложили?

– Пока никого.

– Фто? Кого?

– Да вот тут один прилег, а уже заколачивают, – едва сдерживает смех Никита.

– Фто? Кого заколачивают? Поподробнее, – Пиндилов быстро передвигается в сторону Никиты и с грациозностью павиана вскарабкивается на террасу.

Я смотрю укоризненно на Никиту. Пиндилов явно шуток не понимает. Теперь этот малохольный от него не отстанет.

– Я, пожалуй, пойду, – хочет уйти Никита, но не все так просто.

За язык его никто не тянул, а вот Пиндилов шутить не намерен.

– Еще раз. Кого заколачивают? И где? – не унимается он, потом добавляет:

– Фто у вас за семейка неугомонная такая. Одни убийства у вас, – горланит он. – В деревне – тишь, благодать, а у вас тут… Мракобесие какое-то.