Другие ноты

– Это ребячество. «Все» не имеют никакого отношения к тебе – здесь, в этом пальто, с этим шарфом, на этом балконе, – говорит он. – А курение – гадость, брось, ведь ты не куришь…

Она демонстративно достает сигарету из чужой мятой пачки, держит ее несколько мгновений, пытается не смотреть ему в глаза. Знает: он захочет выбросить эту сигарету сейчас, и, машинально приподнимая, отводит руку. Сигарета рассыпается на части, на много табачных песчинок, когда он хватает ее за руку, она теряет вес, но обретает невесомость, ее голова запрокидывается назад, просто и легко, как на шарнирах, оказывается в раскрытой створке окна. Ее кружит кто-то, что-то… Всего сто граммов вина она выпила, и этого, конечно, не может быть – но кто-то, что-то…

Она стоит на балконе и отвечает на его поцелуй.

43

Я пишу для себя – историю своей жизни – в тетрадях и всегда от руки. Мне нравится исписывать тетради одну за другой, и рисовать на полях загогулины, и писать какие-то глупости, мне нравится сам процесс письма, я занимаюсь бумагомаранием с детства, и знаешь, это всегда потрясающе меня успокаивало и помогало привести мысли в порядок, даже когда все шло кувырком, а не как по маслу, – помнишь, мы смеялись с тобой над этим: разве по маслу можно ходить? Но всегда можно было ждать наступления следующего дня, всегда можно было ждать. Больше мне ждать нечего, я могу только изучать свое одиночество и твое отсутствие, и твое – постоянно во мне – присутствие вчера, сегодня и завтра – на которое никто не посягает, в надежде отменить, и особенно ты. И я представляю, как ты снова будешь сидеть со мной на кухне, задавать какие-то – неважно какие – вопросы (я уже приготовила все ответы), и хотя этого не случится (и я уже даже с этим смирилась, насколько это возможно, то есть прошла стадию отрицания), один вопрос все же остается на повестке дней и всех ночей: как заполнить пустоту и не сойти с ума? Я что-то пишу и так ищу ответ. И объяснить это посторонним трудно, особенно когда не очень-то хотят вникать, да и кому объяснять, все сбежали в панике, точно я преступник, но в людях сейчас у меня нет нужды, они слишком несущественны, гораздо сильнее мне хотелось бы поплакать. Я постоянно чую сквозняк за спиной, не хочу быть здесь без тебя, информацию, что мы больше не увидимся, я вечно держу в уме, на всякий случай, но потом вхожу в кухню. И думаю, не испечь ли тебе шарлотку. Это единственный пирог, который ты любишь. Потому что только его я могу испечь и трудно любить другое, когда не пробовал. И ранние яблоки уже продают, я видела. Разве все это можно выдержать? Думаю, нет. Я нашла в интернете названия таблеток: феназепам, флупентиксол, флувоксамин. Все на «ф», как фатум. Их не отпускают без рецепта. У меня не так много вариантов. Пить таблетки или пить алкоголь. Это не очень взрослый выбор, но все же лучше многого другого. Зачем продолжать жить, я пока не решила, впрочем, любое решение будет формальным. Прости меня. Я так хочу тебя обнять.

75

За соседним столиком кто-то уронил бокал, раздался звук бьющегося стекла и истошный женский вопль. На какое-то мгновение все оборачиваются, увлеченные этой сценой, но, кажется, я заинтересовалась больше остальных. Мечик задумчиво смотрит на меня, как-то беспомощно смотрит. Я не уступила ему, должно быть, в этом дело.

– Терпеть не могу законченности сюжетных линий. Особенно когда их еще и требует кто-нибудь зачем-то – всякие вялые подробности. Я об этой книжке, которая тебе понравилась. Мне не понравилась. Для чего переусложнять? Бесполезные мелочи меня нервируют. С ними и в жизни так же, они как зараза, как бабки на лавках, стоит попасться на крючок – и потом без них уже не можешь, когда вдумываешься – все фантазируешь, фантазируешь без конца… Штрихи и тонкости хороши только в изобразительном искусстве. И в музыке.

Мечик берет нож и скрупулезно нарезает мясо на ровные кусочки. С ножом он обращается гораздо увереннее, чем с солонкой.