Другие. Режиссеры и их спектакли

Брель приезжал в Москву в начале 1960-х. Ошеломил артистизмом, напором и мощью, своим несходством ни с кем из знаменитых французов (Генсбур, Беко, Азнавур, Брассанс). Кстати, именно он, сам того не зная, подсказал Камбуровой направление и тональность творчества. С тех пор он почему-то у нас забыт, хотя в мире его песни поют и пели большие певцы – от Синатры до Мадонны. У нас существует русский сайт его поклонников, его слушают, его песни доступны, но восхищаются им как-то приватно и непременно удивляясь, в своем кругу.

Высоцкий был обожаем и обожествляем при жизни. Его хоронил народ, и это не фигура речи. Потом о нем писали все, кому не лень, и что хотели. Набили в народе оскомину, утомили Высоцким. Отсутствие чувства меры – тоже характерная черта нашей эпохи. Потом Высоцкого растиражировали, забыли и снова вспомнили. Сейчас его модно петь. Но концерты его памяти (да простят мне те, кто делает это искренне, от всей души) тоже часто похожи на «старые песни о главном». На свой необычный манер петь Высоцкого трудно, почти невозможно. Как и Бреля. Слишком сильная энергетика. Слишком властная авторская интонация. Пока удалось немногим: Гарику Сукачеву, Александру Скляру, вот Камбуровой.

Романтизм – слово, Камбуровой наверняка приятное. Для нее оно не скомпрометировано и наполнено смыслом. Романтизм – это, в сущности, способность страстно во что-то верить. Особенно в высокие материи, высшую справедливость, вечные истины, в любовь, которая преображает, в неслучайность встреч и совпадений. Не случайно же еще одним героем ее спектакля стал «человек из Ламанчи», Дон Кихот, которого пел и играл в театре Брель. И мог бы, конечно, сыграть Высоцкий. Романтики верят, что «честных отличить наверняка» можно, и «доброго лица не прозевать» можно тоже. Камбурова и оба героя ее спектакля – люди, соприродные друг другу. (Раньше говорили – «из одного караса», когда еще читали Воннегута.) Соприродны ей и двое музыкантов, ей в спектакле помогающих, музыкантов высочайшего класса, пианист Олег Синкин и гитарист и скрипач Вячеслав Голиков. Как и режиссер Иван Поповски, который с успехом поставил в Театре Камбуровой четыре авторских спектакля, а лично с Камбуровой в работе встретился впервые.

В финале спектакля, впервые за вечер улыбнувшись и выдохнув с каким-то облегчением, Камбурова поет на бис. Знакомая песенка звучит очень лично.

Ну вот, исчезла дрожь в руках,
Теперь – наверх!
Ну вот, сорвался в пропасть страх
Навек, навек, -
Для остановки нет причин -
Иду, скользя…
И в мире нет таких вершин,
Что взять нельзя!
Среди нехоженых путей
Один – пусть мой!
Среди невзятых рубежей
Один – за мной!

Среди непройденных дорог

Одна – моя!

И я гляжу в свою мечту

Поверх голов
И свято верю в чистоту
Снегов и слов!
И пусть пройдет немалый срок -
Мне не забыть, Что здесь сомнения я смог
В себе убить.

Планета по имени Камбурова (а она, без сомнения, планета, как и ее герои) летит во времени и пространстве, подчиняясь законам только своей траектории. Ни наград не ждет, ни благодарности, поет, как дышит. На свой необычный манер. Делает, что считает должным, и «будь, что будет» ее не пугает. «Такую, попробуй угробь».

Ирина Керученко

Молодой режиссер Ирина Керученко поставила «Кроткую» в МТЮЗе. То, что Кама Гинкас позволил своей ученице взяться за Достоевского – знак доверия. И, скажем сразу, доверие она оправдала. Ученица временами напоминает своего мастера… при этом у Керученко – свой взгляд на вещи, свое отношение к людям и героям, ремесло – в руках, чувство юмора близко, и она ловко им пользуется, чтобы оттенить драматизм ситуаций.

Фантомные боли как серьезный аргумент [16]

Ученица Гинкаса, Ирина Керученко поставила в Театре-doc «Фантомные боли» В. Сигарева. В этом спектакле она больше ученица Гинкаса, чем идеолог verbatim. Но, может быть, как раз поэтому спектакль, органично вписавшийся в «документальное» пространство подвала в Трехпрудном переулке, имеет несомненную художественную ценность.