Что им опять Гекуба?[14]
Античный сюжет на русской сцене – тема загадочная. Любовью к античности русская культура болела всегда, но на сцене античный сюжет гулял подобно приливу и отливу. Среди спектаклей было больше неудач, чем успехов. В репертуаре русского (да и советского) театра «сюжет», так или иначе, присутствовал всегда, но особый интерес к «античному приключению» наш театр проявлял во времена смуты. Пьесы чаще предпочитал не в оригинале (Эсхил, Софокл, Еврипид), а в переложении или версии – русских, французских, немецких авторов. Все это в целом не дало нам внятной театральной традиции. Сегодня каждый дурак знает, как должен выглядеть «русский Чехов», но все с трудом представляют себе, что же такое «русский Софокл». «Русский Беккет» – и то понятнее.
Опыт Таирова с его гениальной «Федрой» (конечно, Расина) до сих пор выглядит опытом личным и экзотическим. Как и современные эксперименты Анатолия Васильева – «Медея. Материал», «Илиада. Песнь 23-я». Хотя именно Васильев с его идеей и техникой мистериального театра мог бы, наверное, дать русской сцене уроки новой античности.
Не удивлюсь, если мои современники твердо убеждены, что античный сюжет первыми принесли на нашу сцену в 1990-х годах немец Петер Штайн и грек Теодорас Терзопулос. Хотя в каком-то смысле новым всплеском интереса к античности мы обязаны им. И очередной смуте.
Сюжету «Антигона» из всех античных повезло на нашей сцене больше всех. По крайней мере три «Антигоны» 60-х годов (не Софокла, Ануя) точно войдут в историю отечественного театра, и каждая достойна отдельного рассказа. Это московский спектакль Бориса Львова-Анохина с Евгением Леоновым и Елизаветой Никищихиной, это тбилисский спектакль Михаила Туманишвили с великим Серго Закариадзе и Зиной Кверенчхиладзе и это ленинградский спектакль несправедливо забытого Евгения Шифферса с Ольгой Волковой и Иваном Краско. Почему именно Антигона (ну, может быть, еще и Федра) стала любимой героиней нашего театра? Догадаться нетрудно. Бунтарка, умирающая за свои убеждения, одна идущая против всех – это как раз в традиции, и этической, и литературной.
Однако историю несчастной дочери несчастного Эдипа, которую казнил за непослушание Креонт, дядя и потенциальный свекор, каждое время оценивало по-своему. Не случайно трижды бился над вопросом «почему» и возвращался к «Антигоне» знаменитый Темур Чхеидзе. В 1980-е ставил спектакль в тбилисском Театре им. К. Марджанишвили, в 1990-е – в петербургском БДТ, а в начале этого века – в чеховском МХТ. Для современного зрителя конфликт Креонта и Антигоны, этот спор прагматизма и романтизма, гражданского и религиозного права – непростая (или очень простая) дилемма. Для Антигоны желание – во что бы то ни стало похоронить брата, названного властителем Фив преступником, – есть долг и проявление человеколюбия. Для Креонта – нарушение его закона, который должен быть един для всех. Одним зрителям симпатичен максимализм «принцессы», другим понятнее резоны «государя». Но ощущение неразрешимости конфликта мирным путем держит в напряжении всех.
Почему Елена Камбурова в своем Театре музыки и поэзии взялась за «Антигону»? Не думаю, что на волне всеобщего интереса. Эта женщина всегда жила, как хотела. Как человек, признающий власть нравственного императива, она-то знает, кто прав в споре Антигоны с Креонтом. В античной трагедии ее цепляет другое – то, как трудно решить и решиться. Причин же эстетического и личного свойства в выборе Камбуровой, скорее всего, три. Во-первых, зов крови: и Софоклу, и Антигоне она родная, среди ее предков есть греки. Во-вторых, ностальгия, желание окликнуть себя молодую. Мало кто знает, что Камбурова играла Антигону в кино, в 70-е годы. И в-третьих, драматический талант певицы. Те, кто любит Камбурову, давно признали в ней актрису. О ней всегда говорили: Камбурова не поет, а играет свои песни-баллады. Теперь она доказала, что Камбурова – актриса трагедии.