Другие цвета

И мне бы хотелось написать еще семь, прежде чем я умру. Но жизнь коротка. Может, стоит попробовать действительно наслаждаться ею? Иногда мне приходится заставлять себя заниматься делом. Тогда какой смысл вообще заниматься тем, чем занимаюсь я? Во-первых, как я уже говорил, я испытываю инстинктивную потребность находиться одному в квартире. Во-вторых, во мне присутствует какой-то мальчишеский азарт — я каждый раз хочу написать еще одну хорошую книгу. Я все меньше и меньше верю в бессмертие писателей — мы читаем очень немногое из того, что было написано двести лет назад; мир меняется настолько быстро, что современные книги будут забыты, вероятно, в течение ближайших ста лет. Читать будут очень мало. Через двести лет, возможно, останутся книг пять из всего написанного сегодня. Уверен ли я, что сейчас пишу одну книгу из этих пяти? И в этом ли смысл труда литератора? Почему я должен сейчас переживать о дальнейшей судьбе своих книг, скажем, лет через триста? Может, лучше побеспокоиться о собственной судьбе и о том, чтобы прожить подольше? И нуждаюсь ли я в уверениях, что мои книги будут читать в будущем? Я размышляю обо всем этом и продолжаю писать. Не знаю почему. Но я никогда не перестану писать. Вера в то, что твои книги будут востребованы в будущем, является единственным утешением и единственным удовольствием в жизни нынешней.

Корреспондент: Вы самый продаваемый автор в Турции, но продажи ваших тиражей на Западе намного превосходят те же показатели на родине. Ваши произведения переведены на сорок языков. Когда вы пишите, на какую читательскую аудиторию вы рассчитываете и думаете ли о более глобальном сообществе читателей?

Памук: Я знаю, что круг моих читателей не ограничивается границами Турции. И когда я начинаю писать, я рассчитываю на более широкую аудиторию. Мой отец обычно говорил о своих друзьях из числа турецких писателей, что они «обращаются только к турецкой аудитории».

Каждый писатель должен отдавать себе отчет в том, кто является «его» аудиторией, на кого ориентировано его творчество. Я тоже столкнулся с этой проблемой. Две мои последние книги прочитали более двух с половиной миллионов человек по всему миру. Конечно, я знаю об этом. С другой стороны, в процессе работы над романом я никогда не думаю о том, что должен доставить удовольствие читателям, и я верю, что они это понимают. С самого начала я решил для себя: это моя работа, и она не должна зависеть от ожиданий и чаяний читательской аудитории. Этого принципа я придерживаюсь даже при компоновке предложений: сначала я подготавливают читателя, настраиваю его, а потом удивляю. Возможно, поэтому я люблю длинные предложения.

Корреспондент: Для большинства читателей-нетурок ваши произведения привлекательны в первую очередь самобытностью, колоритом турецкой жизни. А что, по-вашему, интригует турецкого читателя?

Памук: Существует проблема, которую Гарольд Блум называл «боязнью влияния». Я, как и все авторы, переболел ей в молодости. После тридцати лет я считал, что на меня, возможно, оказывает слишком большое влияние творчество Толстого или Томаса Манна, поскольку свой первый роман я писал под впечатлением поэтичной, изящной прозы мэтров. В конечном счете я решил, что, даже если я вторичен, даже если я пытаюсь привлечь внимание совершенно иной читательской аудитории, воспитанной в иной культуре и ином историческом срезе, я тем не менее буду оригинален.

Рецепт оригинальности чрезвычайно прост — соедини воедино то, что раньше никто не соединял. Вспомните, например, роман «Стамбул»: я объединил очерк о городе с впечатлениями и воспоминаниями о нем иностранных авторов — Флобера, Нерваля, Готье — и размышлениями о том, как их восприятие Стамбула повлияло на некоторых турецких писателей. Сюда же я включил и автобиографическое повествование. Абсолютно новаторский прием. Иногда стоит рискнуть, и может родиться нечто оригинальное, например роман «Стамбул». Не знаю, правда, удалось ли мне это. Тот же прием я использовал, когда писал «Черную книгу», я попытался соединить несоединимое.

Корреспондент: Роман «Стамбул» пронизан ощущением одиночества, вашего одиночества. Совершенно очевидно, что в Турции вы одиноки и как писатель. Вы выросли и продолжаете жить в мире, который вас не принимает.