Другое. Автобиография

Я не стану мечтать о вечности: мы не в состоянии ее вынести. Мы не похожи на эти деревья, которые могут жить двести пятьдесят, пятьсот, тысячу лет, настолько в них меньше дури, чем в нас.

О смерти, когда ты молод, вообще не думаешь. Или воспринимаешь ее как игру. Дети часто играют в смерть. А потом, со временем… ты начинаешь думать об этом, и это хорошо. Это как подготовка.

Старость, она должна служить лишь умиротворению и обузданию всего, что составляло твою жизнь.

Мы обычно сами решаем, когда настает время уходить.

Мы умираем не от старости, а потому, что этого хотим. Потому что становимся достаточно свободными, чтобы просто высвободиться от жизни. Это трагедия, невероятная боль, но также благородство и мужество.

Когда обращаешь внимание на то, чем и как живешь, уже примерно представляешь, как умрешь.

Наш страх – наша смерть.

Но смерть меня не страшит.

Я пишу это, хотя не знаю, как буду реагировать, когда настанет мой день.

Это похоже на парней, которые говорят:

«Если бы мне было двадцать во время войны, я бы выстоял».

Ты говоришь… Но о себе заранее ничего не знаешь.

Поди узнай, как отреагировал бы на ужас, на пытки. Мы никогда не знаем. Даже о героях нам неизвестно, действительно ли они герои и почему на самом деле стали героями.

Известно только то, что они пострадали.

Так что в конце, когда окажешься на краю бездны, в этой головокружительной пустоте, в которой у тебя нет никаких ориентиров, как знать, как ты будешь реагировать?

Возможно, ты провел всю жизнь, колотясь головой о стену или коленопреклоненно читая молитвы в церкви, а в последний момент остался наедине с самим собой.

Если твой Бог может принести тебе хоть немного покоя при жизни или при твоем последнем вздохе, это прекрасно.

Но это мало что меняет.

Вопросы остаются прежними.

Единственное, в чем мы уверены, так это в том, каким будет тело после.

Оно будет тем, что оно есть.

То есть мешком дерьма.

Пока живо, оно питается, гадит, потеет – потом, когда ты из него выскакиваешь, оно гниет и превращается в скелет.

В остальном…

В остальном я не думаю, что смерть – это конечная точка.

Для меня это скорее вопрос.

Ответ на который в самом деле можно найти в Другом.

Последние мгновения нужны для того, чтобы собраться.

Собрать все, что в тебе есть, все, что пережил, как лучшее, так и худшее, самое прекрасное и самое страшное.

Это своего рода последний забег, окончательное резюме.

Ты восстанавливаешь пуповину, соединяющую тебя со всем, что составляло твою жизнь, пуповину, которую, когда придет час и ты будешь лежать на кровати, скорчившись в позе эмбриона, тебе придется перерезать самому.

Пуповину твоей жизни.

Это словно дженерик конца, как был дженерик начала.

Есть прекрасное беррихонское[15] выражение, обозначающее момент, что предшествует смерти, – когда умирающий теребит простыню, словно цепляясь за нее, а заодно и за свои воспоминания, там говорят: «Собирает багаж».

Единственно ценное в моем багаже – сумма мгновений, взглядов, слов, ощущений и эмоций, которые внезапно возникают, вспыхивают в каждую минуту жизни, если уметь их видеть.

Это единственное, что я возьму с собой.

Весь мой багаж для Другого.