Другое детство

Класс Дианы ставил «Ромео и Джульетту» с элементами мюзикла, сама она, понятно, планировала играть Джульетту. Вообще-то мы тоже должны были что-то представить, но никто пока не брал инициативу в свои руки, поэтому нам ответить было нечего. Разговор снова погас, как огонь в камине с сырыми дровами. Мы посидели ещё немного, Диана объявила, что ей нужно домой, Артур вызвался её проводить. Я остался один.

Ничего страшного в появлении Дианы не было. Даже лучше, если мы будем дружить втроём, тогда, по крайней мере, Артур перестанет заигрывать со всеми девочками подряд. Но было во всём этом что-то ужасно обидное.

Почему он не рассказал о ней раньше? Зачем втайне гулял с той стороны школы, где не было риска встретить меня? Мне было неприятно, что в душе Артура появилась часть, которую он хотел скрыть.

События этого богатого на неожиданные встречи дня легли на меня тяжёлым грузом. Я чувствовал себя растаявшим первым снегом, который был таким чистым и романтичным, а превратился в белые разводы на ботинках. Я снова лежал, но не закинув ноги на стену, а уткнувшись в стену носом и жалея себя. Это нельзя было назвать страданием или размышлениями, я был именно раздавлен чувством жалости к самому себе. Раньше я мог часами так лежать и твердить мантру несчастья: «Меня никто не любит, меня никто не любит, меня никто не любит», пока чувство заброшенности и нелюбимости не становилось настолько тяжёлым, что я засыпал. Сегодня я не повторял этого рефрена, а вспоминал всё, что делало меня несчастным: Иру и то, как она улыбалась Саше; Сашу и то, как он насмешливо смотрел на меня; как мне пришлось идти в другую сторону, и я чувствовал спиной их взгляды, стрелявшие в меня отравленными стрелами сарказма. Я вспоминал Иру, думал об Ире, твердил её имя, но порой из-за её чёрных длинных волос явственно проглядывали кудри Дианы и виноватая улыбка Артура.

[Первый снег]

Я растаял, растёкся, разлился,
По обветренным мостовым.
За бордюры заветрился, скрылся,
Не спасён сомненьем своим.
Нет спасенья в белёсом покое,
Не растоптанном сотней ног.
Мне сырой оголённой судьбою
Точно вымерен первый срок.
Первый свет мой её не ослепит,
И в неравном померкнет бою,
Её мертвенным вздохом согретый
Свою яркую жизнь пролью.

Правильная географическая фигура из точки и двух лучей, расходившихся под идеальным прямым углом, превратилась в громоздкий и тяжёлый многоугольник. Ирин молодой человек не очень меня беспокоил — хотя я иногда и видел его на улице, стараясь не сталкиваться лицом к лицу, он не играл серьёзной роли в моей жизни. А вот Диана стала нашей неизменной спутницей. Мы вместе гуляли после школы, пили у меня чай и даже ездили в гости к Артуру (ему пришлось стерпеть брезгливую гримасу, когда он поставил свой «Шабаш», больше музыка в присутствии Дианы не включалась).

Единственное время, когда мы с Артуром оставались вдвоём, выпадало на прогулянные уроки — Диана училась хорошо и ходила на все занятия. Но и в эти моменты, которых я с нетерпением ждал, девушка Артура незримо присутствовала с нами, поскольку разговоры велись только о ней.

Собственно говоря, разговором это сложно было назвать — говорил в основном Артур, а мне приходилось криво улыбаться или закатывать глаза, если он выдавал очередные «шокирующие» меня скабрёзности.

«Понимаешь, Тёма, она такая красивая, что прямо вот духа не хватает. Мне её хочется обнять и трогать её всюду»; «Мне кажется, она очень нежная.

Но целка. Не понятно, будет от неё толк или нет. Но, блин, ты видел ноги какие? Это же можно умереть, какие ноги»; «Диана вчера ничего была, нет?

Мне показалось, что не в настроении. Злая какая-то»; «Как ты думаешь, если я буду настойчивей, она мне даст, наконец?»

Я не стал пугать Артура последствиями раннего начала половой жизни.

Впрочем, я был уверен в порядочности Дианы, она не казалась легкодоступной. Но, в крайнем случае, решил я, помимо всех остальных пороков, которые рано или поздно сгубят моего друга, этот будет ещё одной каплей, пусть даже и последней. Он и так уже курит и пьёт пиво, так что одним минусом больше, одним меньше… Я сам-то тоже только с виду такой правильный, а на самом деле каждый вечер регулярно занимаюсь тем, что тоже рано или поздно даст о себе знать.

Однажды откровения Артура стали не просто неумеренными, а перешли ту черту, которая в течение долгого времени позволяла мне сохранять спокойствие. В один из дней, когда вместо физкультуры мы лежали у меня, Артур начал своё извечное: