Другое Место. Рассказы

Сэр Бернард почувствовал, что все сидевшие рядом с ним, а может быть, и все, находившиеся в зале с изумлением воззрились на него. Неужели он закричал так, что все слышали? К счастью, — по крайней мере, так ему в тот момент казалось, — фотограф, постоянно присутствовавший на таких вечерах, попросил всех смотреть в аппарат и сидеть спокойно. Аппарат был огромный, самый большой, какой сэру Бернарду приходилось видеть.

— Теперь не шевелитесь, пожалуйста, — сказал фотограф. — Кстати, это будет рентгеновский снимок, специально ради сэра Бернарда Клиптера.

Сэр Бернард с трудом удержался, чтобы не накричать на этого малого — взять и спросить его, что это еще за оскорбительные намеки. Он пришел к выводу, что не может больше полагаться на свои глаза и уши. У него было впечатление, будто он одновременно находится в обеденном зале и в каком-то кошмарном сне. И кошмар может взять верх.

— Смотрите на череп, смотрите все, — кричал фотограф. — Должен получиться замечательный рентгеновский снимок, и я уверен, что Королевский хирургический колледж захочет иметь один экземпляр. Сэр Бернард, пожалуйста, держите позвоночник как можно прямее.

Вспышка не походила на обычную вспышку магния. Она была гораздо сильнее — от ее лилового света стало больно глазам. Когда дым медленно рассеялся, весь зал выглядел иначе. Он стал больше, но потускнел. Черная с белым одежда присутствующих, их розовые и пунцовые лица, яркие тона цветов, вин и украшений — все словно поблекло или покрылось серой пленкой, а лампы, которые только что ярко сверкали, теперь едва светили, и даже самый воздух стал тяжелее и плотнее. Находиться в таком зале было не очень приятно. Это было место из страшного, дурного сна.

— Господин председатель, милорды, джентльмены, — закричал распорядитель, — прошу наполнить бокалы и соблюдать тишину: слово имеет председатель.

Знакомые слова, но голос, произнесший их, был высоким и тонким, как вой ветра. Краем левого глаза сэр Бернард увидел лицо над красным фраком распорядителя: на побелевших костях лишь кое-где виднелись клочья мяса.

Лорд Купинг предложил традиционный тост. Сэр Бернард слышал его, но голосок был таким тонюсеньким, что он с трудом разбирал слова — слабый крик ослабевшего, измученного путника, погибающего в глубине пустыни.

Сигара, которую сэр Бернард получил вместе с кофе и бренди, была отличная большая «Гавана», и он закурил ее с огромным удовольствием. Он считал, что сигара успокаивает и способствует восстановлению душевного равновесия. Но вскоре он обнаружил, что к его сигаре это не относится. У нее был вкус и запах чего-то горелого, а аромата не больше, чем от костра, на котором садовник сжигает сорную траву. Она с поразительной быстротой превращалась в пепел, маслянистый и серый, покрывавший все вокруг. Уверенный, что ему попалась испорченная сигара, сэр Бернард взял другую, но и эта вела себя точно так же — после нее не осталась ни вкуса, ни запаха, ничего, кроме золы, пепла, праха.

— Ужасные сигары, — отважился он заметить лорду Купингу. Его светлость улыбнулся и кивнул.

— Записываетесь на кремацию, Клиптер? Надо делать это вовремя. Очень многие из тех, кто предпочел бы кремацию, забывают сделать распоряжение. Лично я настоял на этом давным-давно. — Нагнувшись вперед, он сказал сэру Джоффри Роулендсу: — Вы скажете, когда будете готовы, Роулендс, хорошо?

Сэр Бернард, посмотрев в ту же сторону, увидел, как смутная тень, именуемая Роулендсом, кивнула в ответ. А внутри этой тени он отчетливо различил тощую фигурку, которая теперь казалась еще меньше, чем прежде, зато слегка светилась. Это была фигурка чуть живого от голода, испуганного ребенка, и сэр Бернард видел, что он дрожит и дико озирается, словно ища спасения. Что это — пронзительный детский плач, рожденный отчаянным страхом? И в самом ли деле он услышал снова тот низкий, мягкий женский голос, несущий в ответ утешение, вселяющий мужество?

Роулендс начал свою речь. Сэр Бернард слышал слова, хотя голос, произносивший их, был слабым и далеким; он понимал смысл слов и чувствовал, что в своем роде это хорошая речь и что его самого в ней хвалят. Но и это доходило до него слабо и как бы издалека. Речь имела не больше значения, чем бормотание, услышанное во сне. Она принадлежала миру, где Роулендс был грузным, мясистым, самоуверенным, к бесстыдно-лживому миру внешнего. В этом мире не существовало испуганного ребенка, все еще светившегося в темной клетке тела Роулендса. Но сэр Бернард ясно видел внутри эту фигурку, более живую, чем заключавшая ее оболочка. Невозможно было ее не заметить.

В одном месте речи Брексли громко и удовлетворенно воскликнул: «Правильно, правильно», и сэр Бернард бросил на него быстрый взгляд. Он увидел шестифутовую куклу в вечернем костюме и с сигарой во рту. Несколько таких же кукол, кивавших и улыбавшихся, сидело дальше за столом.