Другое небо

Братия одного из отдаленных монастырей, посвятившая себя ученым занятиям, открыла средства такого воздействия на волю и мысль, что могла бы в мгновение ока обратить в нашу веру всю планету, поскольку против этих средств нет никакого противоядия. Они не одурманивают, не отупляют, не лишают свободы, а лишь действуют на дух так же, как рука, поворачивающая голову к небу, и голос, произносящий: «Смотри!» Единственным понуканием или принуждением было бы то, что нельзя снова закрыть глаза. Эти средства заставляют увидеть лик Тайны, а тот, кто узрит ее, уже от нее не избавится, ибо она запечатлелась в нем навечно. Все равно как если бы я привел тебя на кратер вулкана и наклонил, чтобы ты посмотрел вглубь, а единственное принуждение, которое я позволю себе, свелось бы к тому, что увиденного тебе уже не забыть. Итак, мы УЖЕ всемогущи в деле обращения, поскольку достигли в нем той высшей степени свободы действий, которой достигла цивилизация в другой сфере — материального телотворения. То есть мы наконец могли бы… ты понимаешь меня? Мы обрели миссионерское всемогущество и не сделали ничего. Ибо единственное, в чем еще может обнаружить себя наша вера, — это отказ согласиться на такой шаг. Я говорю прежде всего: «NON AGAM»[12]. Не только «Non serviam»[13], но также: «Не буду действовать». Не буду, ибо могу действовать наверняка и сделать все, что захочу. И потому мне не остается ничего иного, кроме как сидеть тут, в каменной крысиной норе, в сплетении пересохших каналов.

Я не нашел ответа на эти слова. Видя бесплодность дальнейшего пребывания на этой планете, после грустного и трогательного прощания с благочестивыми братьями, я снарядил ракету, которая сохранилась целой и невредимой благодаря камуфляжу, и отправился в обратный путь, чувствуя себя другим человеком, нежели тот, что не слишком давно на ней высадился.

Перевод К. Душенко

Фредерик Браун Ответ

Двар Эв торжественно запаял золотом последний контакт. Двенадцать телевизионных камер неотрывно следили за каждым его движением, передача шла на всю Вселенную.

Он выпрямился и кивнул Двар Рейну, затем отошел к переключателю, который скоро замкнет цепь. К переключателю, соединяющему одновременно все вычислительные машины всех обитаемых планет — девяносто шесть миллионов миров — в сверхсеть, которая объединит их в суперкалькулятор, единую кибернетическую машину, собравшую мудрость всех галактик.

Двар Рейн заговорил, обращаясь к слушающим и смотрящим триллионам обитателей. Затем после короткого молчания он произнес:

— Пора, Двар Эв.

Двар Эв нажал переключатель. Раздалось мощное гудение — пошла энергия девяноста шести миллионов планет. На бесконечно длинном пульте замигали огни.

Двар Эв отступил и глубоко вздохнул.

— Честь задать первый вопрос принадлежит вам, Двар Рейн.

— Благодарю, — молвил Двар Рейн. — Это будет вопрос, на который не могла ответить ни одна кибернетическая машина.

Он повернулся к пульту:

— Есть ли Бог?

Могущественный голос раздался сразу, без кликанья реле.

— Да. ТЕПЕРЬ Бог есть.

Внезапный страх исказил лицо Двар Эва. Он кинулся к переключателю.

Молния сорвалась с безоблачного неба и испепелила его на месте, намертво запаяв соединение.

Перевод В. Баканова

Роберт Силверберг Пастырь

Случилось это в начале прошлого месяца. Мы с Венделмансом работали в обезьяньем заповеднике, и вдруг он сказал:

— Кажется, я сейчас потеряю сознание.

Стоял май, и утро действительно выдалось жаркое, но Венделманс никогда не обращал внимания на жару, и я просто не помню, чтобы погода его вообще когда-нибудь беспокоила. В тот момент я «разговаривал» с Лео, Мимси и дочерью Мимси, Маффин, поэтому никак не отреагировал на сказанное, хотя в памяти что-то отложилось. Если часто и подолгу общаешься на языке жестов а именно этим мы и занимаемся в рамках проекта, — иногда бывает нелегко сразу переключиться на обычную речь.

Но когда Лео несколько раз подряд показал мне знак «тревога», я обернулся и увидел, что Венделманс стоит в траве на четвереньках. Лицо его побелело, дышал он с трудом, на лбу выступили капли пота. Несколько других менее восприимчивых и понятливых шимпанзе решили, что это новая игра, и тут же принялись имитировать Венделманса, упираясь кулаками в землю и падая на колени.

— Мне плохо… — проговорил Венделманс.

— Чувствую себя… ужасно…

Я позвал на помощь, и Гонцо с Конгом приподняли его за руки. Весил Венделманс прилично, но мы все же сумели вынести его с территории заповедника и поднять по склону холма к главному корпусу. По дороге он начал жаловаться на боли в позвоночнике и под мышками. Я понял, что плохо ему стало совсем не от перегрева. А через неделю прислали диагноз.

Лейкемия.

Венделмансу назначили химиотерапию и гормональные препараты, а через десять дней он вернулся к работе и бодро рассказывал всем подряд:

— Они остановили развитие болезни, и все уже проходит. Мне еще жить лет десять или двадцать, а может, и больше. Так что теперь я смогу продолжить свою работу.