Вот хотя бы кусочек света увидеть. Нет. Казалось, я попала в царство тьмы, бесконечной, беспощадной. И самое страшное, что выхода из нее нет. А если обо мне забудут? А если специально замуровали здесь? Не удержалась, разревелась в голос. Слезы, которых становилось все меньше, жгли ладони. Накатывало отчаяние.
Начинала болеть голова. Хотелось пить. Голод тоже просыпался, но мучал не так как жажда. Но зато стало теплее. Намного теплее. Сначала я отбросила с себя охапку сена, потом расстегнула куртку. Черт, как жарко то! Горели пятки и щиколотки. Слышу писк под своей рукой, но почему-то не отдергиваю ее. Не могу. Зато глазам стало веселее, передо мной будто бы летали круги и черточки, цветные, черно-белые. К чему бы? И темноты как-будто нет. Или это я глаза закрыла? В этой темноте и не поймешь.
Где-то на фоне увядающего сознания окатила мысль про болезни и бред. Но я так и не поняла про меня это я думала или чего-то вспоминала. Поймала себя на том, что сползаю с кучи сена и растягиваюсь на каменном полу. Развожу руки и ноги в сторону. И почему я раньше не делала снежных ангелов? Ну ничего, сейчас наверстаю упущенное.
Шум вокруг меня уловила не сразу. Сначала вроде был стук, потом скрежет, чей-то вскрик. Это что Эдвард? Улыбаюсь. Тянусь к нему рукой и опять не могу. Мой воображаемый Эдвард все так же прекрасен. Шепчу «Люблю тебя», а он хватает меня на руки, прижимает ближе, что-то говорит, не слышу. Я улыбаюсь. Это мой самый прекрасный бредовый сон.
****
— С ней точно все в порядке?
— Да, можете выдохнуть. Кризис миновал. Девушка молодец, настоящий боец. Честно скажу, два дня назад мои прогнозы были более пессимистичными. Но молодой организм справился. Вот вам рекомендации, я еще зайду вечером. Так, я же сказал, успокойтесь, она будет жить.
Это обо мне говорят. Почему-то определила это безошибочно. Первый голос такой знакомый, второго мужчину не знаю. С трудом пытаюсь открыть глаза, не могу. Слышу шорох, затем шаги и то, как кто-то закрывает дверь. Потом ощущаю тепло чьей то руки. Неужели? Это он… Из груди вырывается вздох, пробуждая во мне силы. Распахиваю глаза и натыкаюсь на лицо, его лицо!
— Так ты не сон… — почти не слышно шепчу, губы, будто ватные.
— Эбби… Единственная моя, мое сердце — его голос дрожит. А как он похудел! Скулы заострились, под глазами глубокие тени и огромный синяк на пол лица. Боже! Только сейчас дошло! Это не сон, Эдвард жив! Тянусь к нему, но тело не слушается, дергаюсь и оседаю на кровати.
— Нет! Нет, малышка! Лежи! Ты сильно болела, долго. Я чуть с ума не сошел. Прости меня, любимая, прости! — Эдвард хватает мою ладонь и аккуратно, будто фарфоровую, подносит к своим губам. Я плачу. Все закончилось. Я снова с Эдвардом. Накрыло такой волной облегчения, что глаза опять защипало от слез. На этот раз счастья.
Мое восстановление после болезни шло на удивление быстро. Уже к вечеру того дня, что очнулась, я съела несколько ложек бульона и выпила чашки три примерзкого пойла. Правда, врач, приятный мужчина средних лет с удивительно прямой спиной, называл это лекарством. Из уважения к его чрезвычайно умному лицу, я выпивала все до капли, искренне надеясь, что горький напиток останется при мне, а не найдет более удобный для себя выход.
Удивил Эдвард. Поначалу мне льстило его удвоенное внимание. Он, словно коршун, распростер надо мной крылья, не разрешая никому приближаться или что-то спрашивать. Ну за исключением доктора. Но постепенно его ежеминутные «Ты в порядке, Эбби?», «У тебя ничего не болит, Эбби?», «Давая я поправлю тебе подушку» начали веселить и даже немного подбешивать.
Когда прошли первые минуты счастья от встречи, Эдвард вдруг стал упорно вымаливать у меня прощение. На мой непонимающий взгляд (разговаривать он мне больше не разрешал) герцог вздохнул, засмущался и пустился в признания.
Новость о том, что весь наш маскарад был им задуман, как способ отговорить меня от поездки во Францию, сначала удивил, а потом разозлил. Вот вроде взрослый человек, а повадки как у ребенка, ей богу! Но Эдвард уловил мой гневный взгляд и пустился в такие дотошные объяснения мне в любви, что я быстро оттаяла и смягчилась. Да и черт с ним, что там было в прошлом. Главное, что сейчас мы вместе. Рядом.
Вздохнула с облегчением, когда узнала об освобождении других пленниц. Эдвард сказал, что его люди в этот же день сопроводили девушек домой и заверили родителей, что им не было нанесено никакого оскорбления. Про судьбу бандитов он промолчал. А я и не стала дальше расспрашивать, в душе подозревая об их участи.
Встать мне разрешили только через три дня. И то только после моей пронзительной тирады о тиранах и наседках. Эдвард улыбнулся, но видимо смирился с возвращением моего обычного настроения.
Через неделю я чувствовала себя вполне здоровой и уже готовой к разговору, который мы все откладывали.
Герцог мерил шагами просторную комнату гостиницы, где мы жили со дня моего освобождения. Его лицо было мрачными и решительным. Мое тоже. Только сейчас будто все с ног на голову перевернулось.