Другое утро

– Нет! – замотала головой Ира. – Это ты меня пугаешь. Что ты там забыла? И ты туда не хочешь совсем.

Это все Эдик. Вот пусть и катится. А тебе там делать нечего.

– Нечего, – согласилась Ленка. – Потому и еду, что мне там делать нечего. Я устала.

– Так отдохни. В чем проблема?

– В том, что я жить здесь устала. Хотеть устала.

Добиваться устала. Я все время чего-нибудь хочу и все время чего-то добиваюсь. А потом оказывается – не то. Ты не представляешь, как я в университет хотела! Откуда тебе знать, что такое МГУ для деревенской девчонки! Это нереально, как другая планета. Но я хотела. Хотела и поступила.

А толку? Какой из меня филолог? Вот ты – настоящая словесница, от Бога. А я – так, оттого что математику в школе не любила. И актриса я никакая. Так, для развлечения и привлечения мужиков. Искусству нужно служить. Чтоб с потрохами и несмотря ни на что. Потом замуж захотела, как шлея под хвост попала. Вышла, ребенка родила. Семья!

И что? Сплошное раздражение, что не хватает денег. Всегда не хватает, и ни конца этому ни края. Не то. Вот, думаю, вылезу из болота этого, из нищеты. Захотела – и вылезла.

А только стало еще хуже, чем было. Опять не то. Не то!

– Словесница! – усмехнулась Ира. – Дура, всю русскую литературу перелопатила, а как дала себе голову заморочить! А ведь они предупреждали. Все предупреждали. Хоть Чехова открой. Хоть Толстого. А мы, идиоты, решили почему-то, что это, мол, не про нас, это сто лет назад было… Вот и проиграли войну. На ниточке теперь держимся.

Ленка ничего не спросила, не удивилась, точно понимала, о чем речь. Нет, не понимала, просто думала о своем.

– Лен, а уезжать-то зачем? Что там изменится? – осторожно спросила Ира. – Проблема ведь в тебе, внутри. Такое переездом не решить. Про это тоже уже все сказано, вон у Чехова все то в Москву рвались, то в Петербург. А толку никакого. Какая разница?

– Большая разница, – уверенно возразила Ленка. – Они в Москву и Петербург рвались, а я за границу. Там я смогу ничего не хотеть. Просто жить, и все. Как все нормальные люди. Я же не куда-нибудь в дикий Нью-Йорк поеду. Я в Англию уеду, на юг, к морю, там трава круглый год зеленая. Там можно на траву смотреть и ничего больше не хотеть. Ничего. Ирка, ты бы знала, как я устала хотеть!

Поднимается все внутри и подмывает, подмывает, подмывает. Днем и ночью. Вот и теперь опять…

– Что теперь?

– Ничего, – свернула разговор Ленка. – Не обо мне сейчас речь. А тебе спать надо. Долго спать. До завтрашнего утра. Утром все будет по-другому.

– Но еще только шесть часов. Я не хочу. И тебе за Валеркой надо. Поехали вместе?

– Нет. Ты сейчас ляжешь и уснешь. Иди в ванну, я тебе белье сменю, на чистом лучше спится. Хочешь, «Таис» почитаю? Или «Лезвие бритвы»? Мне лучше всяких пилюль помогает.

Когда Ира, чистая и благоухающая, вылезла из ванны, Ленка уже уютно устроилась в кресле возле кровати с любовно обернутой в защитную обложку книжкой и неотрывно смотрела на раскрытые страницы.

– Что ты там высматриваешь? – засмеялась Ира, удивившись сама себе, что умеет смеяться. – Ты, наверное, уже наизусть давно всего Ефремова знаешь. Может, ты и мучаешься своими вечными желаниями из-за него?

Он известный идеалист.

– Может быть, – оторвалась Ленка от своего чтения.

Но только на секунду. – Нет, ты только послушай…

Ленка читала, а Ира растянулась в свежей постели и сразу же стала мягко опускаться в сон. Только и успела пробормотать уже непослушными губами:

– Никуда ты не уедешь.

Глава 20

«Поехала за Валеркой. Не хотела тебя будить. Будем часам к трем. Не скучай». Записка с Ленкиными размашистыми буквами смотрела прямо на Иру с того самого кресла, на котором вчера сидела Ленка. Понятно, Ленка волнуется.

Боится, что, проснувшись, Ира опять примется проливать слезы. Будет лежать в постели, красная, растрепанная, с заплывшими и воспаленными глазами, и отказываться есть.

Ленка не зря боится, такое уже было. И не один раз. Ира всегда так переживала крушение любви. Вернее, Любовей.

Вернее, того, что она тогда так называла. Потому как слово «любовь» во множественном числе не употребляется, режет ухо и глаз, а ей-то как филологу хорошо известно, что всякие там склонения, спряжения, словообразования – это не просто так. Это отражает суть, вложенную в слова то ли выстрадавшими ее прежними поколениями людей, то ли самим Всевышним. Все ее прежние влюбленности (вот это слово вполне прилично смотрится во множественном числе) были схожи между собой и разительно не похожи на то, что происходит с ней сейчас. Тогда ей казалось, что мир рушится, но в конечном счете можно было попереживать и пережить, оставить в прошлом. Сейчас мир как был, так и остался на своем месте, но и пережить это нельзя, только жить вместе с этим дальше. До бесконечности. Но ведь, если задуматься, это совсем не плохо – жить с любовью. Это хорошо. Это прекрасно. Это и сравнить нельзя с тем, что было до встречи с ним. Это дает ощущение, что жизнь состоялась и все, что с ней происходит, наполнено смыслом.