Другой

Ещё более, чем отсутствие гоев в поле зрения, насторожила и обеспокоила Мику картинка, многократно им увиденная на обочинах отменных скоростных шоссе, в городских парках и тихих переулках. Даже, собственно, и не картинка — а так, набросок, подмалёвка. А именно: стоит еврей и у всех на виду справляет малую нужду. Писает на все четыре стороны. И никто, ни один человек не обращает на него никакого внимания, не машет руками и не зовёт полицейского. А этот еврей, сделав своё дело, идёт себе дальше или садится за руль и едет, куда ему надо. Хоть бы писал на колесо — так нет: жалко ему, резину не хочет марать. А где же тут культура, где наша еврейская этика? И главное, почему народ не возмущается? Значит, народу, нашему избранному народу, на это наплевать, и он сам готов отливать на глазах у всех прямо на Святую землю… Это не укладывалось в голове. Воспитанные, культурные евреи вытворяют чёрт знает что, мочатся в открытую, потеряв всякий стыд! В Москве хоть еврею, хоть русскому или даже неукротимому лицу кавказской национальности за такие шутки припаяли бы суток десять по статье «нарушение порядка в общественном месте». Пусть посидят там, где на оправочку водят по звонку.

Беспардонные писающие израильтяне неприятно поразили Мику Гольдштейна и раздосадовали. Не чувствуя прихода утешения с током милосердного времени, он решил обсудить свои нежданные наблюдения с кем-нибудь из местных авторитетных людей, чьему опыту и мнению можно было бы довериться. Искать долго не пришлось: в холле гостиницы, где поселили группу, он наткнулся на религиозного еврея средних лет, в чёрном кафтане и с ермолкой на голове. На далёком от совершенства русском языке этот еврей предложил Мике Гольдштейну прикрепить филактерии и вознести молитву Всевышнему. Мике неловко было без видимой причины отказать вежливому, но напористому Чёрному Кафтану, и он согласился; тут и любопытство сыграло свою роль. Чёрный Кафтан споро обернул вокруг головы и левой руки Мики узкие ремешки с прикреплёнными к ним чёрными кожаными коробочками и велел повторять вслед за ним слова молитвы. Закончив, Кафтан свернул свою снасть и собрался было перейти к следующему постояльцу гостиницы, но Мика Гольдштейн решительно его остановил.

— Вы вот мне скажите, — начал Мика Гольдштейн, — как же так? Люди мочатся на улице, евреи. Я сам видел.

— Что они делают? — переспросил Кафтан.

— Мочатся, — повторил Мика. — Писают.

— Делают пипи? — уточнил Кафтан. — Я по-русски уже забыл.

— Ну да, — подтвердил Мика Гольдштейн — Пипи.

— Так им надо! — пожал плечами Кафтан. — А тебе не надо?

— Всем надо, — согласился Мика Гольдштейн. — Но не на улице, когда кругом полно людей. Для этого есть уборная.

— А если нет уборной? — спросил Кафтан.

— Тогда пусть зайдёт в кусты, — предложил решение Мика Гольдштейн, — или куда-нибудь за дерево.

— А если там не растёт дерево? — и не подумал уступать Кафтан. — Улица не лес.

— Тогда надо потерпеть, — твёрдо сказал Мика. — Мы всё же не звери, чтоб писать где попало.

— Никто не говорит «где попало»! — досадливо отмахнулся Кафтан. — Не «где попало». Сказано и приказано: «Штин ба-кир».

Мика уставился на Кафтана непонимающими глазами.

— «Делай пипи на стенку», — вольно перевёл Кафтан. — И это — закон.

— А кто это сказал и приказал? — дерзко поинтересовался Мика. — Тем более никто так не делает.

— Пророк Самуил сказал и приказал, — дал исчерпывающее объяснение Кафтан. — И если ты видел, что кто-то не делает пипи на стенку — значит, это гой.

— А у нас в Москве — культура, там гой, если только он не пьяный, вообще так не делает, — сообщил Мика. — Ни на стенку, никак.

— Не делает? — с интересом спросил Кафтан. — Никак?

Это было для него открытием: он водил шапочное знакомство с гоями, но никогда не слышал, чтобы они, как птицы или рыбы, вообще обходились без малой нужды.

— На Святую землю мочиться нельзя, — заявил Мика Гольдштейн. — В неположенных местах, я имею в виду.

— В неположенных местах специальную табличку прибивают с номером, — парировал Кафтан. — В Иерусалиме иногда прямо на доме написано: «Святое место. Делать пи-пи запрещается!»

— И не делают? — усомнился Мика Гольдштейн. — Слушаются?

— Ну, это по-всякому… — уклонился от прямого ответа Кафтан.

— А кто эти таблички распределяет? — спросил Мика. — Ответственный — кто? Начальник? Надо же точно определить, какой дом святой, а какой обычный.

— Это проблема… — признал Кафтан. — Один мудрец говорит, что — да, святой, а другой — нет, не святой. И пока идёт спор, жильцы дома с удобной стеной, на которую все делают пи-пи и кругом всё уже провоняло, достают фальшивую табличку с номером и прибивают её к своему дому.

Путаные объяснения Чёрного Кафтана ничуть не успокоили Мику Гольдштейна, а напротив, ещё больше его растревожили. Какое бескультурье! Да рядом с этими писающими козлами и Храпуново покажется светочем культуры: станция метро, библиотека, кинотеатр, бассейн, четыре качалки.