Капитан вдруг преобразился, похоже, не ожидал, что у меня получится; жизнь снова наполнилась смыслом; он курил, мечтательно прищурившись, поглаживал пропитанную морским воздухом бороду, вспоминая былые штормы, плачущих женщин в далеких портах, выигранные баталии, и уже не радовали золотые медали, регалии и почести — оставьте эту шелуху тыловым крысам, придворным любимчикам, а что мне: попутный ветер, добрую команду и песню про родину, и любимую, что на берегу…
Антон оставил нас, ушел, задумчиво бродить по пристани.
Теперь, я открыто разглядывал Игоря:
— Я все понимаю, — говорю, — но почему всего лишь, матрос?
— Мне обещали повышение после похода.
— Ну он-то к этому готовился, даже бороду отрастил, а ты?.. Откуда этот наряд?
Игорь поправил ремни: — Если хочешь, у Антона и для тебя кое-что найдется?..
— Отлично! Он будет Шаутбенахером, а я полы драить…
— Кто на что учился…
— Нет, спасибо, мне все сразу: проиграть так королеву, полюбить, так миллион.
— Мы всегда можем устроить бунт.
— Зачем? Чтобы меня повесили на бром-гром-трюм-блюм рее?
— А я на тебя рассчитывал.
— Еще подумаю, с кем я. Может, еще организую свою команду, без вас.
— Возьми меня к себе, — сказала Саша. — Я варю "макароны по флотски".
— Ты что? У него даже костюма нет… — возмутился Сергей. — Надо идти к Игорю или капитану.
Сергей налил мне и себе:
— За бесстрашных!
— Вот еще, за дураков всяких не пили! Давай за нас!
Минут десять выгружали вещи, потом я и Игорь поехали ставить машину. Может, еще рано: все как вымерло, дворы пустые, хотя, мы проехали больше половины села. Вернулись, решили постучаться в дома, что поближе. Со второй попытки достучались до пожилого мужчины; он был сонный и долго не понимал, чего от него хотят, наконец, из дома выглянула его жена; она оказалась посмекалистей, забрала у растерянного мужа триста рублей (нашу плату за стоянку) и пошла открывать ворота.
— Это у вас индюшки там клокочут? — зачем-то спросил Игорь.
— Они, — ответила хозяйка.
— А большие?
— Большие, а почто тебе?
— А купить хочу, продадите?
— Женщина посмотрела подозрительно: — Купить?
— Моя любимая птица. Продадите?
— А по сколько? Я не знаю, сколько она?.. Для себя держим.
— Договоримся.
— Ну, пошли, выберешь, который на тебя посмотрит…
— Который посмотрит — жалко, давайте того, который отвернется.
Идти назад, оказалось трудно. Ноги гудели, тело болело, ныло. Вторая ночь без сна. Игорь тащил в пакете общипанного индюка, шагал бодро, насвистывал что-то веселое.
Остановились передохнуть. Белорус вдруг, как завизжит, как-то неестественно резко для своего грубого, басовитого голоса.
— Уууу! Нашел!
Наклонился, поднял с земли длинную прямую ветку.
— Что это? Просто палка? — спросил я.
— Это — не просто палка, теперь это Ууууу…
Достал раскладной ножик. Несколько минут стругал, пытаясь предать идеально прямую форму; кончик слегка расколол надвое, вставил острый треугольный камушек, затянул ниткой, к другому концу привязал перо.
— Готово! — говорит.
— Я понял, к чему ты это… Топорная работка, и ведь этого мало…
— Потом, еще настругаю.
— Я не в том смысле…
— Все будет хорошо, — говорит. — Не переживай, пошли.
Рукой позвал меня за собой, я догнал, пошли рядом.
— Приплывем, и спать на сутки, — сказал я.
— Можно и на сутки, только с маленьким перерывчиком.
— Никаких перерывчиков, спать…
Он вдруг остановился, повернулся ко мне:
— Ма-а-леньким таким перерывчиком, и спи хоть неделю.
Спускались, издали я увидел Сашу, поймал себя на том, что улыбаюсь, и сам бы не заметил этого, если б не хмурый, пристальный взгляд Игоря:
— Что, ты думаешь о Сашеньке? — спросил сразу в лоб.
Хороший вопрос, если бы я знал…
— Красивая… веселая… — говорю.
— Она тебе очень нравится, да?
— Не больше, чем всем…
— Может и так… тем более, что мне нравится очень.
Посмотрел на меня изучающее, ждал реакции. Откровенность за откровенность, молодец, ему б в следователи… Я улыбнулся в ответ, пожал плечами: поздравляю мол, а я причем?..
Спрашивает:
— Скажи Глеб, там на часовне… мне показалось, или?..
— Я не знаю…
— Не знаешь?
— Не знаю, Игорь.
— "Конфлиртная" ситуация назревает.
— Она играется просто, я легко к этому отношусь, — соврал я.
— Осторожнее Глеб… осторожнее.
Меня вдруг, как водой окотило; по всему телу — волна злости. Захотелось ответить, да как-нибудь порезче, но сдержался, взял себя в руки. Он в чем-то прав, даже не в чем-то, а в принципе…
— Зачем ты это мне говоришь? Я что, дал повод?..
— Нет. Не обижайся. Не собираюсь я тебя лечить, сам все вижу… и не я один… Сама сказала, что не любит его… Не выходит из головы: зачем так сказала? Странная она…
Какое-то время шли молча.
Потом, Игорь продолжил:
— Хочет, чтобы он ревновал. Поругались, и треплет нервы… я так думаю. Поэтому сказала, что не любит — со злости, понимаешь?
— Да, наверное.
— Бред какой-то, — прорычал он. — Рано, что-то она начала… Может и не стоит им… не стоит, — сказал самому себе.
— Ты о Сергее так печешься?