Другой

Нильс поблагодарил ее и взял у Винни завернутую коробочку, журнал и музыкальную шкатулку, заплатив за покупки.

— Я забегу в соседнюю лавочку на минутку, — сказала Винни Нильсу, — а потом встретимся на рынке, как велела Ада. — Она вышла.

Нильс собрал сдачу, взял покупки и вышел следом, столкнувшись в дверях с покупательницей, которая, заглядевшись на что-то за окном, не заметила его. Покупки Нильса разлетелись в разные стороны, он встал на четвереньки, подбирая их.

— Ради святого Петра! — воскликнула Роза Халлиган сердито. — Ты не мог бы быть поосторожнее, мальчишка! — Она схватилась за туфлю и обратилась к мисс Джослин-Марии. — Скажите, кто он такой?

— Этот? Это Нильс Перри. А что?

— Ну, он уже во второй раз чуть не сбивает меня с ног.

Мисс Джослин-Мария была удивлена:

— Сбивает вас? Когда?

— Ну вот только что, и еще в тот день, когда я вышла из трамвая и он сбил меня велосипедом. Вы помните — он порвал мне чулок и обозвал грязными словами.

— Да нет же, милая, не может быть, чтобы этот. Это же Нильс. — Она хихикнула. — Если бы я не знала, я бы подумала, что вы говорите о Холланде.

— Холланд? Кто такой Холланд?

— Холланд — это брат-близнец Нильса.

— Вы хотите сказать, что есть еще один?

— Возьмите этого и повторите — будет один к одному. — Она засмеялась. — Настоящий разбойник, этот Холланд. Но только это не может быть он.

— Почему?

— Холланд Перри? Очень просто, — с охотой заговорила она, круглые щеки тряслись, кругленький ротик открывался и закрывался, желая выразить ее мысль, а потом вдруг раскрылся в испуганном крике, когда с ужасным треском распахнулась дверь и Нильс налетел на нее с криком: «Лжешь! Лжешь! Черт тебя побери! Это неправда! Неправда!» — в то время как Роза Халлиган тянулась к нему руками, стараясь оторвать от хозяйки, и Ада, возникшая как раз в этот момент, она тоже пыталась удержать его, но он молотил кулаками, цеплялся за пышную грудь Джослин-Марии, стараясь заткнуть ненавистный маленький ротик, а та, вся воплощенное достоинство, изображая на лице выражение поруганной чести, едва только его оттащили от нее, говорила, что она не знает, не может понять, в чем дело, и Роза сказала: «Но это же, ради святого Петра, потому что вы сказали...» — и Ада, выразив сожаление, раздосадованная, выбежала вслед за мальчиком из лавки.

Она нашла его возле церкви, где из открытой двери доносились звуки органа.

Он стоял красный, разгневанный, глядя вверх на Ангела Светлого Дня, ее яркие одежды казались темными, когда смотришь снаружи, и он не сразу заметил Аду, когда она приблизилась.

— Детка, детка, что же ты делаешь! Разве можно себя так вести?

— Это ложь, — сказал он бесстрастно, с вызывающим видом встретив ее взгляд.

— Nyet, это не ложь, и ты знаешь это. Пойдем, детка, ты должен примириться с этим.

— Нет!

— Ты должен! Так не может продолжаться! — И чтобы раз и навсегда покончить с этим, строгая, отметающая любые возражения, она проволокла его по дорожке, через чугунные ворота, на кладбище, мягкие черты ее лица будто разом затвердели и высохли.

Поросшие травой полянки тянулись во все стороны, тут одиннадцать поколений жителей Пиквот Лэндинг спали вечным сном под тенистыми деревьями. А дальше было поле, высокая кукуруза, и физиономия пугала торчала среди рядов. Она провела его мимо обсаженных цветами монументов, мимо рядов могильных плит, древних и новых, больших и маленьких, украшенных и простых, из красного песчаника и полированного гранита, в соответствии с рангом их обладателей, Талькоттов, и Стэндишей, и Виллисов, и в конце концов она привела его к большому дубу, где, прячась в его глубокой зеленой тени, как темная пещера, без света, без золотых солнечных лучей, лежал фамильный участок. Ослепленный слезами, он безучастно смотрел в сторону надгробий, где мертвые цветы стояли в помятых зеленых горшочках. Зной стоял в полуденном воздухе, пахло цветами, капала вода из вентиля, где-то трещала саранча. Небо над головой было ярко-голубым, чистым, полупрозрачная голубизна датского фарфора — просвечивающая насквозь, мерцающая, тонкая, как скорлупа яйца; если слишком долго смотреть на него, он может треснуть, распасться на куски, смертельно-голубой град просыплется вокруг него.

— Теперь, детка, — сказала она ему, — тебе придется сказать это.

— Что? Что сказать? — требовал он ответа, смущенно качая головой, стараясь понять, что такое ужасное должен он ей сказать.

— Сказать правду, детка. — Голос ее был спокоен, нежен и печален. — Скажи правду. Скажи вслух, чтобы мы оба слышали, оба, вместе.

Он задрожал. Он выставил подбородок, прижался лбом к ее платью, так что веки чувствовали тепло ее тела. Она взяла его за подбородок и с силой повернула его голову.

— Читай, детка, — приказала она, и полузадушенным голосом он повторил слова, выбитые на тяжелой плите:

ВИНИНГ СЕЙМУР ПЕРРИ

Родился 21 августа 1888 —

умер 16 ноября 1934.

Светлая память.

Он подошел, сорвал травинку, обгрыз ее и стал насвистывать на ней.