Другой

Он созерцал в покое. Смотрел, смотрел, смотрел. Он смотрел на закрытые веки. Какое-то время спустя комната стала сжиматься вокруг него, тишина превратилась в одно огромное молчание, неподвижное и бесконечное, воздух начал уходить, стало трудно дышать, чувства слабели, пол наклонился. Холланд? Черт побери, еще мгновение спустя его рот казался напрочь лишенным выражения, или, точнее, он будто застыл, произнося какой-то звук, как у статуи. Теперь казалось, что уголки рта приподнялись в двусмысленной улыбке. Он наклонился ближе. По сравнению с его собственными эти губы казались твердыми, ненастоящими, резиновыми. В ноздрях запах, специфический, медицинский, вроде формальдегида: напоминает об уроках биологии. Он затаил дыхание, сказал про себя: «Открой глаза». Мольба, переход от надежды к отчаянию и обратно. Нет, глаза оставались закрытыми. Пальцем он поднял одно веко, потом другое. Серебристый блеск белков в свете свечей.

— Вот так, так лучше. — Действительно намного лучше, этот легкий блеск глаз. — Лучше. — Казалось, он услышал, как кто-то повторил слово, чисто и точно, а секундой позже — эхо. Лучше-лучше-лучше-лучше...

Пораженный, он прижал руку к губам, не шевелясь, чтобы не разрушить чары. Он сосредоточился...

— Холланд...

Холланд. Холландхолландхолланд...

Снова затаил дыхание.

— Как это было?

Это было? — пришел ответ, — это было — этобыло — этобылоэтобыло...

Замечательно. Он почувствовал, как забился пульс, крохотная вена под левым глазом.

— Тебе удобно?

Да, достаточно удобно. Нильс начал дышать снова — ответ удовлетворительный. Похоже, ему действительно удобно, голова чуть склонилась в знак согласия, плечи приподнялись.

— Хорошо, — сказал он, и Холланд тоже сказал: «Хорошо», и они улыбнулись друг другу. Мгновение спустя он услышал шепот Холланда, четко различимый в молчании комнаты.

— Подойди ближе, младший братец. — Глаза блестели при свете свечей, запах стал сильнее, тяжелее, стойкий лягушачий запах.

— Да? — сказал он, едва дыша.

— Подойди ближе. Еще ближе. Так хорошо.

Холланд долго и пристально смотрел на него, и взгляд его сказал то, что он хотел услышать: «Наконец-то ты здесь. Я рад этому».

— Ты страдаешь, Холланд? Это больно?

— Конечно, больно, а как ты думал!

Они говорили о постороннем, не относящемся к делу. Нильс ждал, когда они заговорят о Вещи, о самой главной Вещи. Наконец он услышал, как Холланд сказал, что у него есть кое-что для Нильса; нечто особенное, что он хотел бы отдать ему (для дальнейших действий и в знак исполнения долга), и Нильс, ожидавший услышать это, был поражен удивлением, прозвучавшим в собственном голосе. Неужели? Да. Может он сказать, что это? Ладно. Нильс не знал, но надеялся. Он не может видеть этого (спрятано, поскольку одна кисть руки прикрывает другую), но может представить это, вообразить это там, где оно было оставлено; он жаждет получить это, золото Мидаса, перстень для Перри.

Что это? Подарок? «Да, подарок тебе, осел. Понимаешь, мой дар!» Он почувствовал, что должен возразить: «Ада сказала, что это должно остаться у тебя — и мама тоже этого хочет». — "Ерунда, Нильс: я хочу, чтобы ты взял его".

Едва слышное возражение: «Я не могу». — «...Главой семьи, — продолжал Холланд. — Ты, как только наденешь перстень, отныне и вовеки». Странная, хитрая улыбка Одиссея. Ладно, если ты так хочешь этого... Вот таким образом пакт был заключен, соглашение подписано к удовлетворению обоих. Холланд (хихикая): «Все в порядке, я никому не скажу. Я не скажу, ты не скажешь, никто не узнает». Понял? Хитрым голосом. Договорились?

И это их общий Секрет, разумеется.

Нильс соглашается.

— Тогда возьми это. — Теперь голос Холланда звучал неожиданно сухо и безразлично.

Он сомневался. Может ли он? Должен ли? Почему голова у него легкая-легкая, будто в лихорадке? На лбу испарина. Он весь дрожал, когда расцепил холодные руки Холланда. Вот все пальцы на виду. Ах, вот оно, блестит на безымянном пальце.

Палец. С черно-синей точкой, где Рассел проткнул его карандашом.

Он осторожно коснулся его. Тяжелая печатка сверкнула, бросив отблеск ему в глаза. Ах — он страстно желал его! Тем не менее он выжидал; наконец приподнял холодную руку и попытался повернуть кольцо, оно не шевелилось. Он хочет его.

Возьми его.

Теперь оно соскользнуло до распухшего сустава, где и застряло.

— Оно не слезает, — сказал он разочарованно. Возьми его! Спокойствие исходило от этого голоса.

Он повернул кольцо снова, слегка надавил золотым ободком на сустав, но красная распухшая плоть не пропускала кольцо.

— Я не могу. Оно не идет.

Пойдет. Пойдет — детдет... Возьми его. Хочешь ты его или нет? Здесь никого нет — у тебя есть шанс!

Нильс смазал сустав собственным потом, но кольцо уперлось и не проходило.

Возьми его! Сердито.

— Как? Как я возьму его? Я пытаюсь, но оно не идет! Тебе подсказать?

Он кивнул, соглашаясь, навострив уши.