— Посмотри, что на завтрак! — говорил Нильс как можно веселее, внося поднос в комнату матери, рукой прижимая под мышкой книгу. Захлопнул за собой дверь и поставил поднос на туалетный столик. Придвинул поближе электровентилятор, направив струю воздуха в потолок, лопасти жужжали, как крылья гигантского насекомого, шум мотора достигал крещендо, когда вентилятор поворачивался на 180°. Где-то рядом небольшие часы тикали со скрытым осуждением. Когда он выводил кресло из угла, колеса протестовали против принуждения. Он смотрел сверху вниз на развалину, которая была его матерью. Глаза ее, темные и пустые, как окна заброшенного дома, встретили его взгляд безучастно, почти бессмысленно. Кожа приобрела характерный для инвалидов голубоватый оттенок. Подкрашенный рот зиял, как рана, пятна румян алели на щеках, напоминая раскраску лица оловянного солдатика. Слюна стекала с губ по подбородку на платье, где темнело сырое пятно.
— Мама, — сказал он мягко и салфеткой вытер ей рот, прежде чем поцеловать. Взбил подушку и подложил ей под спину. Сходил в ванную, сполоснул салфетку под краном, повязал ей на шею. Пригладив ей волосы и еще раз поправив подушку, он подставил стул и взял поднос в руки.
— Мама, разве ты не хочешь попробовать? Винни приготовила тебе холодный суп и... — он глянул на поднос, — салат из цыпленка. Выглядит аппетитно. И тапиока на десерт. Холланд ее любит, — добавил он, стараясь, чтобы это прозвучало заманчиво. Он поставил перед ней тарелку с супом и взялся за ложку. — Может, попробуешь немного?
Лицо ее походило на маску, она дважды мигнула, что означало «нет».
— Пожалуйста, мама, — настаивал он, — попробуй немного. А то Винни подумает, что тебе не нравится ее стряпня. — Наполнив ложку, он поднес ее прямо к ее губам и стал ждать. Она посмотрела на него и проглотила с громким, хлюпающим звуком. — Вот. Теперь хорошо. Еще ложку. — Глаза ее, обведенные черным, наполнились влагой. Ему даже думать было больно о тех чудовищных усилиях, что она затрачивала каждое утро, чтобы накраситься. И при этом она походила на привидение. — Еще? — Ложка за ложкой он заставил ее доесть суп, промакивая ей губы салфеткой после каждого глотка. — А как насчет цыпленка? — Он поднял тарелку. Она медленно прикрыла веки, еще раз — будто делая огромное усилие. — Ладно, мама. — Он кивнул, поставил тарелку на поднос и накрыл тарелкой. — И так хорошо, ты все-таки немного поела. Надеюсь, суп был не слишком горячий. «Беда не в жаре, беда во влажности», как говаривал мистер Крофут. — Он посмеялся над банальной фразой и продолжал: — Мы с Холландом идем купаться, так что можем охладиться немного. Река обмелела. Купить тебе немного щербета, когда придет мороженщик? Я всегда жду его свистка... Мама?
Она смотрела мимо него, глаза устремлены в одну точку слева от него.
Он повернулся, стараясь перехватить ее взгляд, но она упорно смотрела мимо него, будто его не было в комнате. Вокруг них сгустилась неестественная тишина, пустота без единого движения, как будто вся жизнь ушла из комнаты, будто здесь была выставка, реконструкция какого-то определенного момента в пространстве и времени, почти настоящая, почти живая комната с почти живой фигурой, вылепленной из воска и навсегда застывшей в кресле.