Другой день, другая ночь

– Жаль, что сейчас у нас не такая пафосная погребальная культура, как в викторианскую эпоху, – говорит Анна, беря Карен под руку. – Звучит не слишком ужасно?

Карен улыбается подруге.

– Ты всегда больше тяготела к готике. Только посмотри на себя.

Анна вся с головы до ног в черном, Карен – в одежде земляных тонов. Шел дождь, однако Анна в стильных кожаных сапожках на шпильках, а Карен – в резиновых калошах с ребристой подошвой, чтобы не скользить.

– Согласна, – улыбается Анна.

По обеим сторонам дорожки тянутся квадратные надгробия, почти на каждом – ангелы с воздетыми кверху руками и устремленными в небо глазами.

– Карен, не сочти за кощунство, но если случится так, что я уйду раньше тебя, я бы очень хотела большую статую с приличными крыльями и безмятежным взглядом.

– Посмотрим.

– Эвфемизмы вроде «упокоилась» или «почила вечным сном» можешь опустить. Достаточно простого «умерла».

«Скорбим и помним», – читает Карен. Ей нравится надпись.

Булыжная мостовая вскоре сменяется бетонированной дорожкой, от эффектных памятников девятнадцатого века они переходят к скромным крестам двадцатого.

– «Светлая память», – произносит Анна. – Кругом одно и то же. У них что, совсем было плохо с воображением?

Зря, наверное, я согласилась взять ее с собой, думает Карен.

– А ты у нас литератор прямо. Вряд ли Первая мировая давала много возможностей для полета мыслей.

– Извини.

– Да ладно.

Саймону наша болтовня пришлась бы по душе, напоминает себе Карен. Он любил подтрунивать над Анной. И уж меньше всего он хотел бы, чтобы я здесь рыдала.

До смерти мужа Карен представляла себе погост как уединенное место, куда приходят скорбящие и где тишину нарушают лишь птичий щебет да колокольный звон, однако кладбище, на котором похоронен Саймон, вклинилось между оживленной Олд-Шорхэм-роуд и железнодорожными путями. Во всей округе только здесь и были свободные участки. По крайней мере, по траве скачет парочка ворон – уже хорошо.

Они с Анной сворачивают на узкую тропинку, бредут мимо выстроившихся полукругом свежих памятников.

– Срамота какая, искусственные цветы, – возмущается Анна.

По мнению Карен, их оставили люди с небольшим достатком, которые хотели чего-нибудь долговечного, но она вновь воздерживается от комментариев.

– Мамочка, смотри!

Впереди Молли нетерпеливо подпрыгивает на месте и на что-то показывает рукой.

– Боже милостивый! – восклицает Анна, дойдя до нее.

Огромными трехмерными буквами, сложенными из головок мрачно-синих гвоздик, сообщается, что недавно умер Джейден. На могиле гора игрушек, плюшевых мишек, снеговиков в стеклянных шарах и свечей пастельных тонов, крохотных колокольчиков и ветряных мельниц. Здесь же лежат и мокрые от дождя фотографии мальчика. Почти младенец. Карен всматривается в надпись на надгробии: возраст 22 месяца. К горлу подкатывает ком.

– Такого тоже не устраивай, – продолжает Анна.

– Зато детям это нравится.

Молли присаживается на корточки и восторженно оглядывает игрушки.

– Вот только у Молли я еще не спрашивала советов!

Карен понимает: Анна пытается ее развеселить, но она еще не отошла от встречи с отцом, и это резкое замечание переполняет чашу. В другое время она бы промолчала, однако сегодня ей трудно сдержаться.

– У людей страшное несчастье! Уверена, что родители Джейдена со временем уберут отсюда все. Просто так они выражают свое горе.

Подруга обиженно пыхтит, а Карен продолжает:

– Разве ты вправе судить, что уместно, а что нет?

Поднявшись по некрутому склону, в полной тишине – если не считать цоканья каблуков Анны, – они подходят к могиле Саймона.

– Прости, – бормочет Анна.

Что-то мешает Карен остановиться.

– Надеюсь, это надгробие заслуживает твое одобрение, – резко бросает она.

Прямоугольная мраморная плита, на которой выгравированы лишь даты рождения и смерти Саймона.

– Не хотела тебя обидеть.

У Карен пылают щеки. Она наклоняется, помогает Молли поставить в вазу анемоны и чувствует, что не может успокоиться.

– Уйди, прошу тебя.

Почти сразу Карен жалеет, что произнесла эти слова. «Анна моя лучшая подруга. Она была рядом, когда я выходила замуж, когда рожала детей, она очень поддерживала меня, когда умер Саймон…» И все же Анна уходит прочь по узенькой дорожке, а Карен просто стоит и слушает, как цокают каблуки, смотрит, как развеваются на ветру полы стильного черного пальто.

* * *

Майкл берет себя в руки и достает из-под кассы письмо. Подписано «Бобом Хокинсом в присутствии понятых». Значит, еще какое официальное.

Он читает список, тревога растет. Можно сверить сумму по своим квитанциям – они лежат в коробке в подсобном помещении, Майкл так и не заставил себя на них взглянуть, – но он помнит почти каждую закупку, так что все должно быть правильно.

3800 фунтов.

Сумма серьезная.