Другой город

Когда дверь за ними с Сандром закрылась, он ощутил запоздалое раскаяние при мысли о Кае… Но кроме раскаяния еще и слабый росток чего-то очень похожего на торжество. Впервые за долгое, долгое время он был где-то, где ему удалось забыть о ней. Это оказалось приятное чувство – хотя бы иногда не вспоминать о Каином одобрении или неодобрении или о том, какого она о нем мнения. На мгновение он почувствовал себя по-настоящему свободным. Шагая вслед за Сандром по темному коридору, он возвращался в мир обычных людей, колючих и неприветливых, – если вдуматься, Кая тоже была одной из них. Она никогда не поняла бы его – или любого из этих увлеченных людей. Артем был почти уверен, что ей в лаборатории не понравится. И все равно при мысли о том, что он вот-вот снова ее увидит, он чувствовал, как в горле встает ком и где-то внутри распускается цветком жар…

Где же он – он настоящий – в мыслях о ней или в том чувстве свободы, которое охватывало его при одной мысли о лаборатории? Он не находил ответа.

Часть II Большой город

Глава 8

Кая

Кая вышла из дома, кутаясь в кожаную куртку с меховым воротником. Теперь, спустя несколько недель в Красном городе, она была одета как местная: длинная рубашка цвета поздней осени с высоким воротником и красной вышивкой на рукавах, темные штаны из плотной ткани с металлическими заклепками на ремне, высокие сапоги на небольшом квадратном каблуке, толстый бордовый шарф. Миле ее выбор казался странным – костюм был скорее мужским, чем женским, – но Кае было все равно. Настолько ценных вещей прежде ей носить не доводилось, однако мысли об этом не приносили никакой радости. Свернув косу, она убрала волосы под воротник. С губ срывалось невесомое облачко серебристого пара. Утра стали по-настоящему осенними. Когда они прибыли сюда, лето еще не сдавало позиций, но всего за несколько дней погода полностью переменилась. Дул промозглый ветер, сбивающий с ног, то и дело накрапывал дождь, и солнце почти не выглядывало из-за низко висящих серых дождевых облаков. Казалось, невидимая рука затянула мир тонкой пепельной завесой.

В лесу сейчас должно быть красиво – просто потому, что в лесу красиво всегда. Кая представила себе дрожащие на кончиках еловых ветвей прозрачные капли, мягкость размякших от дождя листьев под ногами, утреннюю дымку, крадущуюся между деревьями. В этой красоте таилась опасность, но Кая все равно скучала.

– А приятно для разнообразия ни о чем не волноваться, да? – сказал Артем, когда их переселили в этот дом. – В смысле, спокойно засыпать, идти куда хочется и все такое…

Тогда она ничего не ответила Артему: для разнообразия не стала с ним спорить, кроме того – и это удивило ее саму – не хотела портить ему удовольствие. К тому же, хотя признаваться в этом было неприятно, Кае нравилось место, где их поселили. По дороге домой она каждый раз проходила здание, ставшее у нее любимым в Красном городе. Может быть, потому, что когда-то ей про него рассказывал дедушка. Прямые колонны – двух не хватало – скульптуры на крыше, изваяния коней, вставших на дыбы, так высоко, что приходилось задирать голову, чтобы рассмотреть их хорошенько… Дедушка рассказывал, как когда-то ходил сюда в театр. Кая слышала, что Сандр мечтает однажды возродить его к жизни, и не могла не думать о том, что однажды, возможно, многие увидят там первый в своей жизни настоящий спектакль.

Комнаты, в которых Сандр их поселил, были частью старинного особнячка в два этажа. Судя по сохранившимся на первом этаже витринам – конечно, стекла в них были разбиты давным-давно, и теперь их заложили камнем, – на первом этаже их дома когда-то находился магазин. Возможно, на втором этаже жили хозяева магазина. Кае представлялась толстая булочница с румяными щеками, навеянная образами из прочитанных детских книжек, с горой выпечки на подносе и толпой детей мал мала меньше, цепляющихся за подол.

Теперь здесь жила Мила, которую они встретили у Сандра в первый день в Красном городе, тот самый бородатый охранник Кварц, что ехал с ними в одной машине, с маленькой дочерью и еще несколько семей, деливших общую кухню с длинным столом на козлах на первом этаже. Общей была и прачечная – здесь стирали в больших лоханях с пенной нагретой водой и сушили постиранное на старой печи, на которой кое-где сохранились нежно-салатовые изразцы. Умываться и мыться в лоханях ходили сюда же, а еще по средам и воскресеньям были открыты бани в конце улицы.