Другой Хайям

₈₄

Еще немалое количество сюрпризов таится в этом теле,
которое Он сотворил из глины.
 А мог бы я, и в самом деле,
быть лучше или хуже, чем я есть,
 коль прежде всех времен уже я был, —
намного раньше, чем Господь
 своей рукой меня слепил?

Во многих стихах Хайяма очень тонко выражена мысль, что идею неотвратимой судьбы не следует понимать как роковую предрешенность, диктуемую слепым детерминизмом линейного характера. Скорее, судьба – это синхронное движение навстречу друг другу двух целенаправленных созидательных потоков, приведенных в действие симбиозом божественного и человеческого намерения («решительной рукой») – они встречаются и одновременно присутствуют в точке события.

Замечательно и то, что Хайям в восемьдесят четвертом катрене говорит об удивительных свойствах именно тела, а не ума или даже души, как мы ее понимаем нашим умом и эмоциями. По этому поводу высказался и Борхес:

«В любом акте восприятия и внимания уже скрыт отбор: всякое сосредоточение, всякая настройка мысли подразумевает, что неинтересное заведомо откинули. Мы видим и слышим мир сквозь свои воспоминания, страхи, предчувствия. А что до тела, то мы сплошь и рядом только и можем на него полагаться, если действуем безотчетно. Тело справляется с этим головоломным параграфом, лестницами, узлами, эстакадами, городами, бурными реками и уличными псами, умеет перейти улицу так, чтобы не угодить под колеса, умеет давать начало новой жизни, умеет дышать, спать, а порой даже убивать, – и все это умеет тело, а не разум. Наша жизнь – цепочка упрощений, своего рода наука забывать»[36].

Борхес, фактически, противопоставляет два когнитивных процесса. Один из них мы можем назвать синтетическим, когда информация накапливается и обобщается, или концептуализируется. Другой процесс действует посредством редукции, упрощения или регресса от идеи к первичному импульсу – наука забывать, как говорит Борхес. Соответственно, именно через тело, наш материальный носитель, согласно Хайяму и Борхесу, пролегает путь к подлинному осознанию слоистой природы времени. Ум мыслит отчужденными, абстрактными и обусловленными концепциями, тогда как тело на самом примитивном уровне держит руку на пульсе реальности. Тридцать восьмой катрен содержит еще более специфическое указание на роль тела:

₃₈

Вчера на площади базарной я гончара лачугу посетил:
замес из вязкой, грубой глины
 безжалостно он мял и колотил.
Тут ухом внутренним я услыхал
  протяжный стон
 и шепот, доносящийся из бездны:
«Я некогда была тебе подобна,
 помягче обходись со мной, любезный…».

Слова: «…из грубой, вязкой глины безжалостно он мял и колотил» можно считать ключевой метафорой, прозрачно подсказывающей, что речь идет о вовлеченности в некое физическое действие. Глина (прах) – аллегория плоти, тела. Хайям, таким образом, обозначает для нас характер суфийской работы, в которой большое внимание уделяется работе с телом. Помимо известных телесных практик (всевозможные движения, расслабление, танцы, горловое пение, речитативы, дыхательные упражнения и т. д.), суфийский искатель, как правило, погружается в ту или иную физическую деятельность. Например, он может заниматься строительством, приготовлением пищи, рукоделием и самыми разными видами ремесел – все это возвращает чувства к источнику, к телесному инстинкту, непосредственно связанному с сокровенной областью, где все измерения времени сосуществуют и соучаствуют в реальном событии. Эта тема проходит рефреном через многие стихи Хайяма. Вот еще одно стихотворение, посвященное той же идее, но уже с новым оттенком: